Операция «Ледышка»
Шрифт:
Городских и школьных знаменитостей Мари знала всех, и когда ей попадались незнакомые лица, она понимала, что это эльгардцы. Молодые и постарше, в придворных костюмах и военных мундирах, в салатах и вне… И она обходила их осторожно и медленно, придумывая им биографии и характеры — словно в куклы играла. Вот этот старый франт, наверное, сам герцог, чопорный и капризный и, наверное, очень любит путешествовать и салат из крабов и палочек. А тот военный в позолоченном нагруднике — его генерал, отважный рубака и горький пьяница, но обожает детей, которых у него
А это кто, интересно?
Девушка остановилась рядом с незнакомцем лет девятнадцати в скромном — по сравнению с некоторым увиденными нарядами — камзоле с редким золотым шитьем.
Тонкий нос, короткие, чуть волнистые, зачесанные назад каштановые волосы, серьга с изумрудом в ухе, аккуратная бородка и усы, мягкая горбуша под маринадом, беззащитное, чуть растерянное выражение лица, заляпанный томатным соусом кружевной воротник, который бабая якорного отстирать теперь, только если сразу, пока не засохло и долго кипятить с порошком, который делают волшебники специально для своей прачечной…
Агафон, испуганный, напряженный, разозленный на себя, любимого и свою бестолковую планиду, приподнялся, готовый начать заклинание, и увидел склонившуюся над кем-то Мари с выражением странной нежности на лице.
— Эй, ты чего там делаешь? Руками не трогай! Отойди! А лучше вообще выйди!
— Это я там чего делаю?!
Все обиды последних двух дней вспыхнули вдруг, подожженные нечаянным словом, и Мари, словно нечистый ее под руку толкнул, наклонилась и поцеловала юношу в томатном жабо во впалую щеку.
— А чего хочу, то и делаю! И не твое дело!!! Колдуй себе!!!
И тут вдруг грохнул гром, сверкнула молния, стены сотряслись, огонь в камине и свечи погасли…
И через несколько секунд вспыхнули снова — ярче, чем когда бы то ни было, септограмма на паркете ценою в иной дом загорелась на мгновение всеми цветами радуги…
Юный герцог Эльгардский открыл глаза — и увидел перед собой бледное женское лицо с вытаращенными от ужаса глазами и застывшем в невыдохнутом вскрике ртом.
Открывшиеся же глаза профессора Матье показали ему готовую к наложению заклинания септограмму и растерянную физиономию студента Мельникова.
По инерции, не сознавая происшедшего, Агафон поднял руки для первого пасса — и был сбит с ног бросившимся на него профессором.
— Немедленно перестань!!! — выкрикнул Матье, точно распластанный под ним студиозус мог продолжать.
— Да я еще и не начинал… — обиженный до глубины души [31] , пробубнил Агафон.
31
Матье был первым преподавателем, кто накинулся на него — это было почище и крика, и выставления за дверь, и оставления на послезанятий. Вот и верь после этого в людей…
— Я отсюда вижу — ты положил всего в девять раз больше, чем надо! Ты убить нас всех тут заду… — начал было профессор и осекся.
Недоумевающим, озадаченным взглядом он посмотрел на студента, на его приготовления, на роскошную обстановку, на людей вокруг — гостей мэра, если хорошенько припомнить…
— Мельников?.. — будто не веря ни собственным глазам, ни звукам своего голоса, проговорил он. — Ты?.. Что ты тут делаешь? Переэкзаменовка назначена на… Погоди. Ответь просто. Что. Ты. Тут. Делаешь.
— Просто? — нервно гыгыкнул Агафон. — Это просто! Я превратил его премудрие Уллокрафта в ледяную статую и притащил его сюда, потому что он еще живой, хоть и недолго. А сейчас я собирался вас будить.
— А кто нас усыпил? — голос профессора на этот раз был воплощенным концентратом подозрения.
— Ну, я… если просто… — с гораздо меньшим апломбом выдавил студиозус.
— Зачем?!
— Если совсем просто… так получилось… — развел руками студент. — Но я не хотел! И я пытался его рукой в окно постучать — сколько стекол перебил на всех этажах — а вы не просыпались!
— Его рукой?!
— Ну… я его левитировал… туда-сюда… А у него рука вперед торчала… вот ей и стучал…
— Кабуча… — не зная, ругаться ему или хохотать, выдохнул Матье.
И вдруг вспомнил.
— Где сейчас ректор?
— Внизу, в холле. В тазике.
— Что?!..
— Ну… — если бы Агафон мог, он провалился бы сейчас сквозь все перекрытия в подвал. — Нет, вы не бойтесь, он не растаял и одним куском! И руки у него на месте! Просто мы его так по городу везли…
— Мельников!!!.. — взревела профессура, собравшаяся к этому времени вокруг собеседников. — Изыди!!!..
И Мельников изошел.
Ссутулив плечи, засунув руки в карманы и еле переставляя ноги, тащился он по шумным улицам Мильпардона, то и дело натыкаясь на встречных прохожих и столбы.
Жизнь его была окончена.
Словно события последнего дня сами по себе не являлись жуткой фантасмагорией, в довершение кошмара, когда под обвиняющие крики профессоров и отцов города его выпроваживали из зала, он бросил взгляд назад и заметил, как Мари любезно беседовала с каким-то эльгардским вельможей, паркетным шаркуном, не стоящим пары туфель, снашиваемых им за один бал.
Мари… которую он воспринимал как нечто должное, а помощь ее — само собой разумеющееся… Находчивость которой он презрел… от сочувствия которой отмахивался… и над верой в него — верой единственного человека на Белом Свете, ведь большую часть времени даже он в себя не верил — которой смеялся…
Верой единственного человека, который его любит.
Точнее, любил.
И пусть она любила даже не его, а придуманный самой образ безупречного героя, великого мага — но все равно… От других — не если не считать приемных родителей — он не видел и этого.