Операция «Магнит»
Шрифт:
Камешки Татьяну обрадовали, но особо не впечатлили; она тут же сказала, что это вероятнее всего сапфир и рубин, которыми забиты прилавки бирманских рынков. При этом заявила, что в наших ювелирных магазинах легко можно найти экземпляры и покрупнее, правда, говорят, их искусственно выращивают где-то в Новосибирске.
Однако сам факт нашего открытия обескураживал. Получалось, что аппаратик кем-то в Бирме использовался в качестве тайника или вроде того. Да еще записку с ним кому-то передавали. Причем, хозяин лавки проморгал… А мы через границу невольно перебросили, рискуя оказаться за решеткой. Все это надо было осмыслить. Успокаивало то, что с момента покупки изделия прошло много лет, и ничего ужасного
Для начала надо было разобраться с содержанием записки, наверняка про эти самые камешки. Долго думали. Единственным знатоком бирманского языка, которого мы лично знали, был Альберт Иванович Алексеев, преподаватель Петербургского университета. В Рангуне мы под его началом состояли в группе переводчиков. Кроме того, он консультировал всю выставочную команду в качестве эксперта по стране. Бирманские хозяева в нем души не чаяли, умилялись его идеальному произношению, знанию местных традиций и обычаев.
Один раз он здорово меня выручил, когда, не знаю по чьей указке, администрация нашего отеля запустила в мой номер миловидную бирманку. Девица на неплохом английском молотила всякую невинную чепуху, при этом тут же присела на кровать и явно вела дело к моему совращению. Чуя, что дело пахнет провокацией и, возможно, уже документируется на фото- или кинопленку, я столь же невинно сказал, что сейчас добуду у своего приятеля настоящее Советское шампанское, чтобы отметить наше знакомство. Несмотря на протесты мадам, я выдал звонок Алексееву, сообщив, что у меня объявилась местная красавица – большой друг русского народа, и надо бы отметить это вместе. Опытный Альберт Иванович все сразу понял, сказал «щас буду» и вскоре появился с веселой компанией совграждан, держа в одной руке бутылку «Шампанского», а в другой – огромную коробку шоколада, мол, гуляем по поводу удачно заключенного контракта на выставке; заодно стали приглашать отнекивающегося коридорного, который наверняка был причастен к запуску девицы. В итоге они оба, смущенно улыбаясь и благодаря за угощение, смылись, а я на всю жизнь затаил признательность Алексееву за то, что не дал испортить мою комсомольскую биографию потенциальным компроматом.
В общем, отправили мы ему почтой на университетский адрес (домашнего не знали) письмо, в котором очень вежливо и с массой комплиментов попросили по возможности растолковать содержание прилагаемой записки, сообщили свой телефон.
Выходные я проковырялся с прибором, пытаясь как-то его реанимировать. Бесполезно. Значит, надо было нести в ремонт или искать замену аккумулятору. Это требовало времени, так как нужный «развал» электроники был от нас на другом конце Москвы. В итоге начало «новой жизни» у Тани пришлось отложить, что, впрочем, не очень ее расстроило. А мы погрузились в прозу очередной рабочей недели. Трудовые будни издательского дома, где мы зарабатывали на жизнь переводами иностранной литературы, были весьма насыщенными.
Прошло дней десять. Алексеев молчал. Пришлось разориться и позвонить по междугороднему в деканат Востфака СПбГУ. Там подтвердили, что господин профессор в природе существует, приняли для него нашу телефонограмму с напоминанием про письмо и просьбой перезвонить, «если не затруднит».
Тем временем решили все-таки предварительно оценить камешки, которые могли украсить наш скромный бюджет. Захватив заодно неисправный аккумулятор, я направился к нашему знакомому геологу-минеральщику Олегу. В начале 90-х он стал никому не нужен со своей «романтикой тайги» и кое как устроился в частном ювелирном салоне на Арбате, где-то чуть не под крышей исторического здания, с пятиметровыми пролетами между этажами. Лифт, конечно, «на ремонте». Поработал ногами. Клиентов не было, поэтому Олег мог уделить мне определенное время. Долго изучал камни со всякими линзами и подсветками. Затем как-то странно посмотрел на меня.
– Ну что тебе сказать… В обоих случаях это корунд, то бишь, свободный глинозем – окись алюминия. Для его образования из полевого шпата требуется давление выше 10 кбар и температура не ниже 1500 градусов по Цельсию, что соответствует глубинам в земной коре порядка 30 километров. По твердости уступает только алмазу. А чтобы вся это прелесть оказалась на поверхности, нужен еще прямой вулканический выброс. Дело давнее, поэтому не обошлось без размыва древних горных пород. Устраивает? Ладно, не печалься. Это драгоценные камни высшего класса – рубин, по-нашему – яхонт, и сапфир. Красный цвет придает хром, синий – титан и железо. Качество надо смотреть на спецприборах, но определенно выше среднего. У нас нечто подобное водилось на Среднем и Полярном Урале, но поскромнее, для ювелирки редко подходило. Где ты их взял?
– В Рангуне, на Эмпориуме.
– Это что такое?
– Оптово-розничная выставка-продажа драгоценных и полудрагоценных камней, а также жемчуга. Говорят, в те годы такие аукционы регулярно проводились тогда только в двух странах мира – Южной Африке и Бирме. А как сейчас – не знаю.
– Понятно, – протянул он с явным недоверием. Ну и что, хочешь продать? Могу дать по 500 баксов за каждый. Если бы были кабошоны с астеризмом, то бишь со «звездочкой», дал бы больше.
– Да нет, я пока только прицениться.
– Ладно, но будь с ними осторожней, что-то мне подсказывает, что они могут оказаться проблемными…
Смущенный ситуацией, в которой мне по сути приходилось неумело врать, и во избежание дальнейших расспросов, я поспешил назад, не спросив, о каких проблемах может идти речь. А зря.
По дороге домой сделал крюк и завернул на недавно выросший буквально из ничего рынок всех видов товаров и услуг, – вдруг получится найти спецов по аккумуляторам. Долго месил грязь, пока набрел на профильную лавку. Сонный мужик, чередуя пиво с сигаретой, лениво повертел в руках батарею, сказал, что замену найти будет трудно, почти невозможно, мол, «легче поколдовать с самоделкой», и в итоге предложил оставить на пару дней, дабы «что-нибудь придумать».
Профессор
Альберт Иванович Алексеев был не просто блестящим переводчиком с бирманского языка. Он являлся одним из первых экспертов по Бирме, которого подготовили в стенах Ленинградского университета для целенаправленного изучения этой страны, провозгласившей себя в 60-е годы «социалистической». Успешно защитил кандидатскую, а затем и докторскую диссертации, стал профессором, не раз выезжал в Бирму, которая с 1989 года стала называться Мьянмой, а столицу Рангун на бирманский лад переименовали в Янгон. Стажировался там в институте иностранных языков, а также работал в Культурном центре нашего посольства, которое всегда лестно отзывалось об этом динамичном, общительном, интеллигентном человеке.
Уже не первый год научную и преподавательскую деятельность он совмещал с административными должностями, активно содействуя поддержанию высокого авторитета петербургской школы востоковедения. Усилия на данном направлении курировал лично Генеральный Директор Государственного Эрмитажа. Традиционно питерцы специализировались на изучении и преподавании редких языков, литературы, истории, культуры стран Азии и Африки. Чтобы не дублировать этот профиль, коллеги из Московского госуниверситета упирали на социально-экономическую и политическую проблематику. А вместе оба ВУЗа эффективно обслуживали курс на укрепление дружественных отношений с развивающимися странами, которые во времена СССР рассматривались как наши «естественные союзники в борьбе с американским империализмом».