Операция «Магнит»
Шрифт:
Так что Алексеев был человеком непростым, с обширными связями, в т. ч. в «Большом доме», как питерцы называли массивное серое здание на Литейном проспекте еще со времен КГБ. Именно это учреждение сразу пришло ему в голову, когда он прочитал полученное из Москвы письмо от своих давних, по сути мимолетных, знакомых студентов, уже успевших пожениться. Последнее, впрочем, его мало интересовало.
А вот содержание приложенной к письму записки заинтриговало и заставило крепко задуматься:
«Чэн, нас предали, зеленые наступают, срочно уходим на северо-восток. Основной багаж, примерно полтонны, захватить не можем, слоны бегать по джунглям не умеют. Надежно спрятали. Скоро эта зона станет белой или коричневой. Забрать груз оттуда одним разом можно будет разве что тяжелым вертолетом, какие есть только у русских или
Р. S. До встречи на шестом небе. Оттуда мы с тобой полюбуемся на сражение двух тигров. Твой, Лвин».
Итак, размышлял Алексеев, то, что все это криминальная история, связанная с бирманским подпольем, сомнений нет. Прежде всего, «зеленые» – это явно не экологическое движение: на бирманском слэнге так называют правительственные войска, которые уже более полувека проивостоят повстанцам различного толка, разбросанным вдоль всей сухопутной границы Мьянмы. Похоже, автор записки из числа боевиков; бежит спасаться «на северо-восток», а там граница с Китаем… Однако не факт, что он китаец, хотя и упоминает популярных в КНР «двух тигров», скорее, бирманец или из нацменьшинств, постоянно мигрирующих через толком не обозначенную и не охраняемую границу. Возможно, из Компартии Бирмы, которая тогда состояла на содержании Пекина и, распавшись после внутреннего мятежа 1989 года, нашла убежище на китайской территории. Хорошо бы знать, когда была написана записка, тогда можно точнее предположить принадлежность ее автора. С «белой зоной» все понятно. Так называют земли, освобожденные от повстанцев и контролируемые властями. Соответственно, «коричневая» – промежуточная или ничейная зона. Монастырь, где осталась девочка, вычислить, понятно, не удастся. Их сотни. С паролем для нее тоже заковыка. Первое, что приходит на ум, – это, конечно, находящаяся в соседнем Непале вершина Эверест, она же – Джомолунгма, она же – Сагарматха, которую мечтает покорить каждый мальчишка. Почему бы и нет? На первый взгляд, получается слишком просто, но пароль не допускает союза «или». Какое из трех названий имеется в виду? А, может, у бирманцев есть собственное, четвертое? Если же речь идет о территории Мьянмы, то все туристические справочники упоминают только одну гору – Поупа – известное место паломничества верующих. Однако в «покорении» она не нуждается. По сути, это обрывистый холм посреди равнины, облюбованный монахами, астрологами, алхимиками и обезьянами. С другой стороны, «покорение» можно понимать по-разному… И почему именно гора? Возможно, слово «вершина» употребляется в значении «высокая цель»? Тогда речь может идти о чем угодно, вплоть до нирваны. Ну и, наконец, имена в записке, само собой, – псевдонимы. Чего стоит только неведомый Со Бва, который при слитном написании означает вельможу у шанов, одного из многочисленных народов в составе Союза Мьянма, этнически схожего с соседними тайцами. Но и здесь есть некоторые намеки. Если псевдонимы трактовать буквально, получается, что автор записки – бирманец, обращается к китайцу и упоминает шана.
Насчет отсутствия в те годы ПВО вдоль бирманских границ замечено верно. Профессор навсегда запомнил сравнительно недавнюю историю двух наших пилотов, перегонявших в Ханой, с промежуточными дозаправками в Мьянме и Лаосе, подаренный вьетнамцам АН-24. Хорошенько погуляв в Рангуне при участии нашего представителя Аэрофлота и Алексеева, они с утра пораньше, к ужасу тех же провожающих, освежились прихваченной с собой «Старкой» и упорхнули… О прибытии в порт назначения не сообщили. Короче, нервы потрепали основательно. Потом они рассказывали, как по пути в Лаос «слегка отвлеклись» и пришли в себя, когда по всем понятиям уже должен был звучать маяк вьентьянского аэропорта, а он, зараза, молчал… Сверившись с картой, обнаружили, что залетели вглубь китайской территории километров на пятьдесят… И ничего!
Теперь. О каком грузе идет речь в записке? Нечто весьма тяжелое, раз требуются слоны или мощный вертолет. Оружие, которое там пользуется большим спросом? Маловероятно. Из логики письма следует, что и прилагаемый к записке «аванс», и то, что «внутри» (кстати, внутри чего?), и груз, который вскрывать не нужно, – одно и то же. Не миномет же прилагался! Тогда что? Наркотики? Очень может быть. Вот уж действительно твердая валюта, дающая прибыль в тысячу процентов. Ведь не случайно стык границ Мьянмы, Таиланда и Лаоса называют «Золотым треугольником». Нелегально выращиваемые там тысячи тонн опиумного мака уже давно научились перерабатывать в героин. Всего один килограмм этого зелья четвертой степени очистки, разбитый на разовые дозы, на черных рынках Сингапура или Гонконга, не говоря уже о США, озолотит любого. А центнер? А полтонны? Уж не эту ли начинку скрыли ребятки из Москвы? Тогда причем здесь приданое для дочки автора записки? Не героином же ее собираются одаривать? Впрочем, кто их там знает…
В любом случае, прежде чем информировать об этом людей на Литейном, надо выяснить, о каком таком приложении, которого «хватит на всех», идет речь. К счастью, москвичи указали свой домашний телефон.
Надо действовать незамедлительно, хотя, конечно, время уже позднее.
Пошло-поехало
Звонок Алексеева начисто лишил меня сна. После дежурных приветствий в духе «сколько лет, сколько зим!», он как-то очень уж нейтральным голосом сообщил, что все еще работает над расшифровкой текста и просто хотел бы уточнить некоторые детали: первое – когда и как эта записка оказалась у нас, и второе – не было ли к ней какого-либо материального дополнения. Мое сердце рухнуло вместе с мечтами о подержанной иномарке. Темнить было бессмысленно, так как я не знал, что еще написано в бумаге. Поэтому кратко изложил предысторию и добавил:
– Там еще были подклеены синий и красный камешки, они сейчас у жены.
– И все? – сухо спросил Алексеев
– Все.
– А вот в бумаге речь идет еще о каких-то ценностях, которые надо смотреть внутри.
Мне стало как-то не по себе.
– Хорошо, сегодня уже поздно, мы легли спать, давайте завтра внимательно посмотрим, и я перезвоню.
Алексеев оставил свой телефон. На том распрощались.
Таня, конечно же, не спала, слышала мой разговор, и мы набросились на прибор, разобрав его на атомы. Ничего не было.
Вдруг меня прошиб пот – аккумулятор! Я же оставил его в ремонтной лавке! А ведь он сразу показался каким-то не таким…
Дожидаясь утра, я совсем извелся и, не позавтракав, бросился на рынок. Естественно, он еще не работал. Новоявленный малый бизнес у нас в те годы особо не надрывался. Я уныло брел вдоль закрытых лавок, но в «своей» разглядел какие-то признаки жизни: из-за металлических штор пробивался свет. Охрана? Постучал. Штора приподнялась, и к стеклу прилипла незнакомая мне мрачная физиономия.
– Закрыто. Че надо?
– А когда откроетесь? Я тут одну вещицу оставлял в ремонт, хочу забрать обратно, необходимость отпала.
– Че за вещица?
– Да аккумулятор старый.
– Аааа, ну заходи, поищем. – Мужик лениво приподнялся и запустил меня вовнутрь.
– Вон там. – Он указал мне на какую-ту каморку. – Щас свет включу.
Свет действительно вспыхнул, но тут же погас. По крайней мере, мне так показалось…
Таня
Не дождавшись Игоря до обеда, Татьяна всерьез разволновалась, она не представляла, где искать пропавшего мужа. Знала только, что он рванул на какой-то рынок за батареей. Сначала позвонила ювелиру.
– Олег, кажется, у моего неприятности из-за тех камешков, что он тебе показывал.
– А я ведь говорил ему быть осторожным. Штука эксклюзивная, таких у нас в стране почти нет, ну, разве что в Алмазном фонде. Ты помнишь цену, которую я ему называл?
– Да.
– Так вот, поскольку я все равно к этим цацкам больше не прикоснусь – жизнь дороже, – сразу говорю тебе – можешь смело умножить мою цифру на 10. В любом случае милицию к этому делу не подключай, не тот уровень. У тебя есть знакомые на Лубянке?