Операция «Маскарад»
Шрифт:
Быстро развернувшись, она поползла обратно. Если бы ей удалось добраться до дороги, она могла бы попробовать завладеть джипом, напрямую соединить провода и…
Неожиданно наступила тишина. В молчании леса чувствовалась враждебность охотника, подстерегающего добычу. Не слышно было даже пения птиц и зудения москитов. Лиз замерла. Где-то недалеко от нее хрустнула ветка, она быстро поползла прочь от того места, откуда донесся звук.
В этот момент справа из кустов появился Гордон и, прыгнув вперед, навалился на нее сверху так, что у нее пресеклось дыхание. Слева почти одновременно выскочил второй преследователь —
Эти двое действовали умело и скоординированно. Они перевернули ее на спину, затем начальник по личному составу уселся ей на ноги, а Гордон всей тяжестью навалился на грудь. Лиз, задыхаясь, отчаянно сопротивлялась, но ничего не могла сделать.
— Гордон! Дай мне встать, черт побери! — крикнула она, стараясь освободить руки.
— Спокойно, Лиз, — раздался голос вынырнувшего из леса доктора Левайна.
— А вы как здесь оказались?
— Вы не в себе, Лиз, — сказал Левайн, ставя на землю свой черный портфель и доставая оттуда шприц.
— Господи, что вы собираетесь делать?!
— Тебе надо отдохнуть, прийти в себя, дорогая, — с улыбкой отозвался Гордон успокаивающим тоном.
— Отпустите меня!
Лиз снова попыталась освободиться, но Гордон и Флорес держали ее словно в тисках.
— Держите крепче, иначе я не смогу сделать инъекцию! — крикнул доктор, описывая круги около клубка тяжело дышащих тел.
— Спокойнее, леди, нас здесь трое, так что никуда вы не денетесь, — пропыхтел Ашер Флорес.
— Ты, сукин сын! — заорала Лиз. — Они, наверное, давали мне наркотики…
Гордон зажал ей рот ладонью.
— Давайте быстрее, доктор! — крикнул он.
Левайн воткнул иглу в бедро Лиз прямо через камуфляжные брюки.
Препарат был настолько сильным, что Элизабет почувствовала его действие уже через несколько секунд. Она попыталась сосредоточиться, сопротивляясь влиянию наркотика, но сон навалился на нее теплой волной. Она услышала голос доктора, повернула голову, чтобы посмотреть на него и вспомнить… что-то важное… но веки ее, точно налитые свинцом, закрылись помимо ее желания.
— А что это у нее с пальцем? Почему он такой кривой? — спросил кто-то, и Лиз узнала голос Ашера Флореса. — Что случилось?
— Она сломала его несколько недель назад, — ответил Гордон, тяжело дыша, раздраженный, все еще разгоряченный борьбой. — Доктор, она уже отключилась? Ну ладно, солнце встает, нам пора убираться отсюда.
Лиз почувствовала, как кто-то измеряет ей пульс. Сквозь туман, окутавший ее сознание, пробился торжествующий голос доктора Левайна:
— Расслабьтесь, ребята. Она уже далеко отсюда.
Ашер Флорес завтракал в кафетерии на Ранчо, размышляя, чем бы ему заняться. Глобальные вопросы за него решали другие, так что ему оставалось всякая мелочь — например, как убить сегодняшний день. Но именно подобные мелочи просто сводили его с ума.
Ему было двадцать девять лет. Мать его была еврейкой, эмигрировавшей в Америку из Польши, отец — осевшим в США мексиканцем, католиком, как и большинство выходцев из латиноамериканских стран. До восьми лет Ашер посещал и синагогу, и католическую церковь. У них в доме ели как мацу, так и тортильи. Когда он понял, что рано или поздно ему придется делать выбор, религия перестала существовать для него.
Это было еще в те времена, когда их семья жила
Позже, в колледже Калифорнийского университета в Сан-Диего, его заинтересовали другие страны, народы и их культуры. Он специализировался на тех науках и предметах, которые имели отношение к международным отношениям и внешней политике. Тогда-то его и приметили вербовщики из Лэнгли. Ашеру импонировало то, как сформулировали основную задачу его возможной работы: предлагалось принять участие в деятельности, направленной на обеспечение демократии во всем мире.
Во время шумных процессов 80-х годов Ашер работал в Европе, и потому многие детали скандала «Иран-контрас» выпали из поля его зрения. Кроме того, к моменту, когда он приступил к работе в агентстве, шум, вызванный этим делом, уже затихал. Как и многие другие, он следил за слушаниями в конгрессе и судебными разбирательствами по газетам, знал кое-какие пикантные подробности из разговоров коллег, но докапываться до сути ему было недосуг.
Ашер гордился своей репутацией одного из лучших оперативников Хьюза Бремнера. То, что новым директором ЦРУ стала женщина, ему очень нравилось, так как ее курс реформ отвечал на некоторые вопросы, возникшие у него.
Флорес мыслил простыми категориями: ставил перед собой ясную цель, которая опиралась на святую веру в правоту дела, которому он служил, цель тайных операций ЦРУ, по его мнению, состояла в том, чтобы поддерживать демократические режимы в тех странах, где они не были достаточно прочными.
Эта вера была отнюдь не теоретической абстракцией. Она была составляющей фундамента его личности и характера. Тогда в Лос-Анджелесе для невысокого мальчика, в жилах которого смешалась еврейская и мексиканская кровь, дорога в школу и обратно превращалась в ежедневное испытание крепости его духа и кулаков. Люди в его квартале, просыпаясь утром, никогда не знали, что принесет им новый день, а союзники в драках становились братьями на всю жизнь. Это закрепило в Ашере способность жить и действовать самостоятельно и нестандартно. Лучшими оперативниками Лэнгли были те, кто не только умел работать головой, но и обладал ярким характером. Ашер был наделен и тем и другим весьма щедро, по мнению Бремнера, даже слишком щедро. Именно поэтому он был вынужден теперь просиживать штаны за клавиатурой компьютера на Богом забытом Ранчо.