Операция «Минотавр»
Шрифт:
– Вы действительно такой дурак, каким выглядите?
– Ну что ж, вы начальник.
– Вот именно. И коль уж будете там, проверьте, не зашифровано ли в тексте вот это слово.
Камачо взял листок писчей бумаги и печатными буквами написал одно слово: «СКРУПУЛ». Он вручил бумажку Дрейфусу.
– Что-нибудь еще? – с надеждой спросил Дрейфус.
– А именно?
– Ну, не знаю. У меня такое чувство, что вдруг разладился идеально пригнанный механизм, и я понятия не имею, почему. И что он еще выкинет, тоже не представляю.
– Что вы хотите? Чтобы случилось маленькое чудо?
– Чуда не будет. Но хотя бы коротенькое разъяснение.
Камачо расстегнул запонки.
– Смотрите. У меня в рукавах ничего нет. Ни шляпы, ни кролика.
Дрейфус побрел к двери.
– Скрупул, говорите? У меня складывается впечатление, что…
– Никогда не доверяйте впечатлениям. Ищите доказательства.
– Так что нам делать с оригиналом, когда лаборатория закончит с ним?
Агент осторожно помахал прозрачной палкой.
– Как обычно. Вложите в конверт и отдадите на почту. Я уверен, что посол при первой возможности передаст рекомендации автора членам Политбюро. Это будет великий поворот в американо-советских отно… – Он замолчал, потому что Дрейфус был уже за дверью.
В десять часов Дрейфус вернулся. Он терпеливо ждал, пока Камачо закончит говорить по телефону, потом спросил:
– Так. Откуда вы знали?
– Что знал?
– Что это старинное словечко расколет «Минотавра»?
– Скрупул?
– Именно.
– Элементарно, дорогой мой Ватсон. Скрупул – старая аптекарская мера, чуть больше грамма. Очень точная, как и это письмо.
– Черт побери.
Камачо протянул руку. Дрейфус передал ему крохотный кусочек белой бумаги, на котором были написаны три слова из письма, и ждал, пока Камачо разберет их.
Вторым шло слово «скрупул».
– Вот и все, – произнес Камачо, складывая бумажку и засовывая ее в карман рубашки. – Спасибо.
– Всегда рад помочь, Холмс.
Оставшись один, Камачо на память набрал номер и назвал себя женщине, снявшей трубку. Через полминуты тот, кому он звонил, отозвался, и Камачо предложил:
– Давайте пообедаем.
– Сегодня не могу. Очень занят.
– Встречи?
– Да.
– Отмените их.
– Где и когда?
– В торговом центре перед Музеем авиации и космонавтики. Около двенадцати.
Раздались гудки. Камачо положил трубку. Он откинулся в кресле и принялся рассматривать дома на противоположной стороне Е-стрит. Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и потер руками виски.
Через час он в одной рубашке с короткими рукавами шел по улице. Пистолет остался в ящике стола, пиджак и галстук висели на спинке кресла. В ФБР не положено так делать, ну да ладно. Жара была такая, что, казалось, можно ее пощупать – живое, зловонное чудовище, вне всякого сомнения, раздраженное толпами людей, спешащих по улице в этот полдень. Откуда только их столько берется? Улицы кишат частными машинами, такси, ревущими автобусами и грузовиками, а на тротуарах не протолкнешься.
Небо выглядело каким-то грязновато-белым из-за летней дымки, которая не смягчала ярость солнца. Быстро взмокшая рубашка прилипла к спине Камачо.
Противно увлажнялись носки. Капельки пота выступили возле волосков на тыльной стороне кистей, и он машинально вытер их о брюки.
Под каждым деревцем возле торгового центра прятались в тени клерки и туристы, обессилев от жары. Дети играли на закаменевшей земле. Трава, весной пышно взошедшая под деревьями, давно уже была вытоптана тысячами ног. На усыпанных гравием дорожках сквера мелькал поток бегунов, и каждая нога поднимала по крохотному облачку пыли. Они сливались в сплошную пылевую завесу, которая вздымалась в воздух и плыла в сторону художественных музеев, расположенных на северной стороне сквера.
Тротуар перед Музеем авиации и космонавтики был забит стоявшими вплотную друг к другу туристскими автобусами. Камачо с трудом проталкивался сквозь плотную толпу подростков и розовощеких женщин среднего возраста в майках и шортах.
Сезон американских экскурсий был в полном разгаре. Толпы японских туристов в рубашках с короткими рукавами, высыпавшись из автобусов, тут же деловито принимались фотографировать друг друга, громадные музеи без окон на противоположной стороне площади, памятник Вашингтону вдали и купол Капитолия, вздымавшийся на востоке, словно полная луна. Несмотря на удушающую жару, здесь стояло оживленное веселье.
Камачо нашел место в тени под деревом и с облегчением присел. Всюду валялись окурки и конфетные обертки. Слева от него в сувенирном киоске шла бойкая торговля пленкой, прохладительными напитками и мороженым. Шумные подростки и беззаботные молодые люди выстроились на солнце, как солдаты, послушно ожидая, когда наступит их очередь отдать деньги довольному продавцу.
Среди этой праздной толпы бросались в глаза опустившиеся бродяги. Все деликатно отворачивались, когда они медленно пробирались к мусорным ящикам и рылись в них в поисках пустых банок. Немного поодаль в тени деревьев, где траву еще не вытоптали, устроилась парочка алкоголиков: для них день закончился несколько часов назад, когда они дошли до кондиции, превысив свою суточную норму. Он просидел так не более пяти минут, когда заметил, что человек, пришедший на встречу с ним, проталкивается сквозь толпу. Камачо встал и направился к нему.
– Доброе утро, адмирал.
– Давайте выберемся отсюда, – проворчал Тайлер Генри. – В следующий раз выбирайте более спокойное место. – Генри был в бежевых брюках и желтой рубашке с изображением лисы. Он носил солнцезащитные очки, без которых не обходятся в морской авиации.
– Слушаюсь, сэр.
Они направились на восток, к пруду с утками у подножия Капитолийского холма. Выбравшись из скопища туристов, Генри произнес:
– Ладно. У меня мало времени. Чего вы хотите?
– Сегодня мы перехватили очередное письмо от «Минотавра». Я подумал, вам будет интересно. Вот что было в нем зашифровано. – Агент ФБР передал адмиралу листок с тремя написанными на нем словами.
Адмирал Генри стоял, как вкопанный, уставившись на бумагу.
– Скрупул, мать его растак! Чертов «Минотавр» продает «Афину»!
– Да.
– О, ч-ч-ч-черт! Уу-у…
Камачо осторожно отобрал листок у адмирала, сложил его и сунул в карман.
– Как я понимаю, вы, вонючие кретины со значками, просто вложили распроклятое письмо в конверт и отдали почтальону? – Камачо утвердительно кивнул, и Генри в бешенстве затопал ногами. Он сыпал ругательствами, как настоящий боцман. – Вы знаете, что такое «Афина»? Вы, чертовы полудурки, подсматривающие в замочные скважины, вы хоть представляете себе, что для нас значит «Афина»?