Операция «Минотавр»
Шрифт:
– Вы сказали…
– Я знаю, что говорю! Я спрашиваю, кто-нибудь из ваших начальников имеет хоть малейшее понятие, насколько ценна «Афина» ?
– Не могу сказать.
Адмирал развел руками в полном отчаянии.
– Ради Бога, скажите, что происходит, Луис?
Они дошли до края пруда.
Камачо смотрел, скрестив руки на груди, на ровную поверхность воды, на конную статую президента Ю.С. Гранта, на величественное здание Капитолия.
– Могу только догадываться, – тихо произнес он.
– Но они хоть представляют, что такое «Афина» – какую информацию они отдают!
– Мне неизвестно, что они знают.
– Это не волоконная оптика, не гироскопы на кольцевых лазерах, совсем не то дерьмо, которое «Минотавру» дали вытащить из сундука. «Афина» – это алмаз «Шах», это золотая жила, это самое дорогое, просто бесценное сокровище. Неужели эти вонючие, неграмотные, бестолковые политические кретины не имеют никакого представления, на что «Минотавр» наложил свои грязные лапы?
– Да не знаю я!
– «Афина» сделает радиолокацию бесполезной! Мы, конечно, сделаем ее дешевле и сможем так миниатюризировать, что она сумеет спрятать танки и джипы, а не только корабли и самолеты. Через десять лет мы сможем сделать невидимыми даже подводные лодки. «Афина» произведет революцию в стратегии, тактике, системах вооружения. И она у нас есть! А у русских нет! Пока еще нет! Если мы не дадим ей попасть в их руки еще пару лет – всего пару лет, – я вам говорю, Луис, Америка получит такое огромное техническое превосходство, что война станет политически и стратегически невозможной. Невозможной!
– Я вам верю.
– Тогда почему? Скажите мне – почему?
Камачо пожал плечами.
– Что может быть настолько важным, что они рискуют своим собственным ранчо, всей страной, будущим человечества?
– Точно не знаю, а если бы и знал, не мог бы вам сказать.
Адмирал взорвался. За тридцать с лишним лет на флоте он научился отборнейшей ругани. Камачо был поражен – такого виртуозного исполнения он еще не слышал.
Наконец, Генри перестал сыпать бранью. Гнев уступил место подавленности.
– Думаю, измена гнездится в вашей конторе, Камачо. Больше негде.
– Вы поосторожнее с такими обвинениями.
– Измена. – Генри словно выплюнул это слово. – Вам оно не нравится, да? Черт возьми, если дойдет до Конгресса, это слово будет самым мягким, какое услышат эти грязные мерзавцы. За это многие сядут. Вот увидите.
Камачо не мог больше сдерживаться:
– Я показал вам эту бумажонку, чтобы вы могли принять какие-то действенные меры по защите «Афины», дурачок, – прорычал он. – Например, сменить код или вычистить файл. А не для того, чтобы вы сыпали проклятиями по поводу того, чего вы не знаете и от чего можем пострадать и вы, и я. Больше я не намерен слушать от вас подобную чушь. С меня достаточно. Еще одно нецензурное слово – и я лишу вас допуска и засажу в психиатричку, откуда вы не выйдете, пока я не сочту нужным. Скорее всего, вы оттуда выйдете вперед ногами. Вы этого хотите?
– Нет. – растерянно пробормотал Генри, понимая, что слишком далеко зашел.
– Еще одно слово, адмирал, еще одна оговорочка, и я это сделаю. Можете мне поверить! Остаток жизни проведете вместе с Джоном Хинкли.
Камачо повернулся и ушел. Генри, ошеломленный, молча смотрел ему вслед.
Глава 22
Тайлер Генри сопровождал группу проекта УТИ, вернувшуюся в июле в Тонопу.
Адмирал обменялся рукопожатиями с инженерами TRX, три часа осматривал самолет, стоявший в том же ангаре, где раньше была птичка «Консолидейтед», и задавал массу вопросов. Многие вопросы адмирала были обращены непосредственно к Рите, но когда его интересовали системы навигации и управления боем, он обращался к Бабуну.
– Это верно, Фрэнкс? – прорычал адмирал в адрес руководителя программы TRX, внимательно выслушав пояснения Бабуна.
Гарри Фрэнкс кивнул. Джейку показалось, что Фрэнкс сбавил килограммов пять, но все равно он выглядел так, будто рубашка вот-вот лопнет на его могучем торсе. Фрэнкс перекатил потухшую сигару из одного уголка рта в другой и улыбнулся Джейку.
Фрэнкс с его широким разворотом плеч и самоуверенным, начальственным видом напоминал Джейку просоленных морскими ветрами боцманов, которых он привык уважать в бытность молодым офицером. Конечно, Фрэнкс не похож на современного военного моряка. В нынешние времена даже боцманов заставляли похудеть или отправляли на пенсию – они становились жертвами ограничений веса командного состава, которые внедрялись с пугающим упорством. Адмиралам нравилось считать своих подчиненных поджарыми, стандартными боевыми машинами, что, конечно же, было не так. Вернее сказать, флот превратился в вотчину худощавых технократов.
Не только почти все матросы стали техниками – подавляющее большинство офицеров превратились в чистой воды администраторов, специалистов по уставам, инструкциям, наставлениям и сметам. Бюрократия действительно все делала стандартным, но при этом никак не отличалась умеренным аппетитом.
Мне это не нравится, размышлял Джейк, снова взглянув на могучую фигуру Фрэнкса, совсем не нравится.
В отличие от худощавых и не очень худощавых людей, восхищенно взиравших на него, прототип TRX был воплощением функциональности. Он создавался как всепогодный штурмовик. Он должен взлетать с палубы авианосца в любую погоду днем или ночью, прорываться сквозь оборону противника, самостоятельно находить и уничтожать цель, возвращаться на крохотный корабль посреди громадного океана, заправляться горючим, снова вооружаться и снова идти в атаку. Все черты и формы машины должны удовлетворять жестким требованиям этой задачи – и никаким другим.
Пока инженеры описывали свое творение, Джейк Графтон обратил взгляд на Риту Моравиа и Бабуна Таркингтона – двух молодых людей с безупречным здоровьем и прекрасным образованием. Им и таким, как они, придется вести эту машину в бой – если только когда-нибудь придется. Технократы могли построить эту машину и вывести ее в море. Но сам по себе самолет остается лишь хитроумным сплетением диодов, загадочных сплавов и клееных кусочков пластмассы. В атаку его могут вывести лишь сердца тех, кто вознесет машину с катапульты в небо.
То, что важно на войне, не меняется никогда. Как всегда, побеждает тот, кто лучше подготовлен, лучше спланировал и идет на битву с суровой, яростной решимостью.
Когда F-14 сопровождения оказался в воздухе, Рита Моравиа плавно отвела сектор газа назад, позволив двум усовершенствованным двигателям F-404 набрать полную мощность, и бросила беглый взгляд на приборную доску. Шум в кабине был сильнее, чем в самолете «Консолидейтед», значит, снаружи то же самое. Выхлопные патрубки не были спрятаны так глубоко в крыло и хорошо охлаждались отходящим от компрессоров воздухом, что позволяло более эффективно использовать мощность двигателя на больших высотах. Об этом можно было судить не только по шуму: она ощущала более сильную вибрацию, а нос опустился заметно ниже, когда тяга ревущих двигателей привела в действие гидросистему носовой опоры шасси.