Операция «Минотавр»
Шрифт:
Джейк Графтон появился в госпитале около десяти вечера, чтобы посмотреть на Риту и поговорить с дежурным врачом. Затем он заставил Бабуна вернуться в общежитие.
– Если ты винишь себя в том, что случилось, то перестань, – сказал он, когда они сели в машину. Таркингтон был мрачнее тучи.
– Она боролась до последнего. Механизмы управления чересчур чувствительны. Машина была на грани допустимого режима – высокие перегрузки при большом угле атаки, и каждый раз, когда она считала, что восстановила управление, самолет снова срывался. Она
– Она не из тех, кто пасует перед трудностями.
– Никоим образом. – Бабун выглянул в окно. – Пятьдесят пять килограммов отчаянной решимости.
– И ты все повторяешь, что надо было катапультироваться в начале второго штопора?
– Тысячный раз за сегодня.
– Почему же ты этого не сделал?
– Не мог.
– Почему? Потому что она твоя жена?
– Нет, – отрезал Бабун Таркингтон, сглотнув комок в горле. – Не в том дело. Несколько секунд я чувствовал, что снова лечу вместе с вами над Средиземным морем и вы говорите мне: «Держись, Бабун, держись крепче!» Вот я и держался, чтобы дать Рите этот шанс. Она просила об этом. И я сидел, смотрел, как стрелка альтиметра проваливается в бездну, и ждал, что ей удастся совершить чудо… И вот что получилось – я убил ее или оставил на всю жизнь калекой.
– Значит, это твоя вина, так?
– Черт возьми, да, КАГ.
– А если бы ты был на переднем сиденье, а она на заднем, как бы ты поступил?
– Так же, как Рита. Если бы я был пилотом такого класса, как она.
– Я немало летал на самолетах, Бабун, и должен тебе сказать, что правильных ответов не существует. Некоторые ответы лучше других, но в любом случае возникают непредвиденные повороты. Если бы ты нажал рычаг в начале второго штопора, когда еще было в запасе пять-шесть километров высоты, вы с Ритой потом всю жизнь казнились бы, что катапультировались слишком рано, что, продержись вы чуть дольше, можно было бы спасти машину. Мой отец называл это «между молотом и наковальней».
Бабун покачал головой.
– Много лет назад, во Вьетнаме, я понял, что нельзя быть уверенным в своей правоте. Ты всегда должен стараться поступать наилучшим образом, принимать лучшее решение за отпущенное тебе время – а оно, как правило, очень мало, – и потом всю жизнь переживать последствия, какими бы они ни были. В этом и состоит летная работа. А если иногда совершаешь ошибку, черт с ней. Это неизбежно. Все дело в том, чтобы не допустить роковой ошибки.
Джейк Графтон продолжал жестким тоном:
– Жизнь летчика – это не шахматы, не футбол и не шашки! Полет – вовсе не игра! Полет – это дистиллированная эссенция, абсолютно чистый спирт. И Рита это знает – она ведь летчик морской авиации. Она выбрала этот путь и вкалывала, как проклятая, чтобы заслужить право на сегодняшний полет. Она знает.
– Да, – согласился Бабун. – Она знает.
В три часа ночи он дозвонился до матери Риты в Коннектикут. Мать, видимо, только что проснулась.
– Это Бабун Таркингтон, миссис Моравиа. – Знаете, тот парень, что женился на вашей дочери. – Извините, что беспокою вас в такое время. Я пытался дозвониться раньше…
– Мы были в гостях. Все в порядке? – Видимо, она окончательно проснулась и начинала что-то понимать.
– Да вот не совсем. Потому я и звоню. Я думал, вам следует это знать.
Она изготовилась к бою, пока Бабун пытался собраться с мыслями.
Он прервал поток ее слов.
– Дело в том… мы с Ритой сегодня катапультировались из самолета, миссис Моравиа. Рита сейчас в госпитале.
Он слышал, как она переговаривается с мистером Моравиа. Голос у нее становился все пронзительнее.
– Как бы там ни было, Рита сильно ушиблась, и я думаю, вам следует об этом знать.
– В каком она состоянии?
– У нее кома, миссис Моравиа. Она ударилась о землю прежде, чем раскрылся парашют.
Молчание. Мертвое молчание. Бабун продолжал:
– Как бы там ни было, я с ней, и она получает лучшее лечение. Я позвоню вам, если что-то изменится.
Теперь трубку взял мистер Моравиа.
– Что говорят врачи, сынок?
– Она может умереть, мистер Моравиа. Состояние очень тяжелое.
– Нам стоит приезжать? – Он даже не знал, откуда Бабун звонит.
– Сейчас не надо. Когда она выйдет из комы, это было бы неплохо. Но пока не стоит. Я буду держать вас в курсе.
– С тобой-то все в порядке?
– Замечательно, сэр. Ни единой царапины.
«Молодец, что спросил», – подумал Бабун.
– Мы будем молиться за нее.
– Да. И как можно больше. Я тоже это делаю.
Гарри Фрэнкс, руководитель программы фирмы TRX, стоял посреди ангара, отдавая распоряжения. Несколько рабочих раскладывали обломки по кучкам, следуя его указаниям. Они работали с раннего утра.
Он неохотно поздоровался с Джейком Графтоном.
– Дайте мне еще пять минут, и пойдем наверх, – сказал он, указывая рабочему на автокаре на кусок металла, выглядевший как кромка крыла.
Джейк и старшие офицеры медленно пошли к двери, стараясь не мешать.
Самолет взорвался и обгорел до неузнаваемости, так что все уцелевшие куски почернели и обуглились.
В кабинете на втором этаже инженеры из фирмы «Аэротек», изготовившей систему дистанционного управления, завершали сборку испытательного стенда. Вице-президент фирмы сидел на одном из немногих стульев и пил кофе, наблюдая за монтажом проводов, питавших и соединявших испытательные блоки. Вид у него был совсем не президентский – он прилетел со своей группой рано утром и спал всего несколько часов. Он встал и пожал руку Джейку.
Представившись друг другу, они сразу приступили к делу. Единственный уцелевший от разбившегося прототипа процессор осторожно извлекли из измятого, искореженного корпуса и разложили его платы. Специалисты рассматривали его с таким вниманием, как студенты-медики изучают человека с неведомой болезнью.
Джейк отошел подальше, чтобы не мешать им. Он очутился рядом с Гарри Фрэнксом.
– Расскажите мне еще, как работает дистанционное управление.
– Самолет обладает отрицательной устойчивостью, – начал Фрэнкс, заложив пальцы за пояс, воодушевленный темой. – Почти у всех современных боевых самолетов отрицательная устойчивость.