Операция молот
Шрифт:
— Ну и что ты обнаружил? Сходится? — спросил Дорелли.
— Почти до последнего пенни, — ответил Гилман. — Как я тебе и сказал на прошлой неделе, кто-то использует электронного «баловника», чтобы манипулировать рулеткой номер три. На этом колесе уже в течение десяти дней каждый вечер выплачивается выигрышей на семь пятьсот — девять пятьсот больше, чем обычно. И это не случайность.
Дорелли кивнул.
— Ты же не веришь в случайности, Сэмми?
— Нет, в особенности когда речь идет об игорном бизнесе. Я верю в арифметику, в теорию вероятности, в научную предсказуемость результатов — как и
Сэмюэль Морд екай Гилман был, конечно, как всегда, прав.
Он не выказал неудовольствия по этому поводу — ведь он опять, с неизбежностью, оказался прав!
— Смог бы это в одиночку провернуть кто-нибудь из пришлых — или тут не обошлось без кого-то из наших служащих? — раздумчиво произнес менеджер казино «Дезерт делайт».
— Гарольд, наши машины оборудованы новейшими и надежнейшими защитными системами — ты же сам знаешь.
Коренастый калифорниец и на этот раз опять был прав. Тут должен быть какой-то «подсадной» — сообщник среди служащих казино. Это означало, что обоих с их электронным «баловником» необходимо ликвидировать, но Дорелли не собирался обсуждать с Гилманом такие мелочи. Они без слов понимали друг друга в таких делах: убийства и всякие иные нарушения закона не подлежат обсуждению. С амбициозными авантюристами, посмевшими стырить порядка восьмидесяти девяти шестисот тысяч долларов, принадлежащих «Кливлендским ребятам», должно было произойти нечто очень кровавое и противозаконное, но Гилман предпочел об этом не думать.
— Ты мне должен сто долларов, Гарольд, — напомнил он своему работодателю.
Воспитанный в строгих традициях лас-вегасского этикета, в котором уклонение от расплаты за проигранное пари почитается худшим грехом, чем убийство собственной матери или ночное недержание мочи, менеджер «Дезерт делайт» тут же отдал свой проигрыш. «И как это я запамятовал?» — сердито подумал он, доставая две пятидесятидолларовых купюры. Положив бумажник в карман, он нащупал сложенную телеграмму.
— Да, тут для тебя телеграммка, — сказал Дорелли и выложил желтый конверт телеграфной компании «Вестерн юнион» на стол рядом с арифмометром.
Гилман разорвал конверт, прочитал, а потом перечитал послание от Марии Антуанетты. Он не смог скрыть удивления — этого он никак не ожидал. Ведь с этим было покончено много лет назад. Он взглянул на свои водонепроницаемые противоударные швейцарские часы: у него оставался только двадцать один час, чтобы успеть туда. Не ехать нельзя, коль скоро речь идет об авторучке дяди Чарльза.
— Плохие новости, Сэмми?
— Сам не знаю — но мне необходимо немедленно отправиться на Восток.
— Ты надолго?
Калифорниец неуверенно пожал плечами.
— Думаю, что недельку или что-нибудь около того Арти сможет присмотреть тут за всеми делами, — прикинул Дорелли. — Скажи, дело плохо? Что в телеграмме?
Гилман промолчал, раскуривая короткую карибскую сигару, и затем, прежде чем ответить, выпустил два клуба дыма.
— Надо думать, — ответил он. — По моим расчетам — а я всегда все точно рассчитываю, — этот человек не стал бы посылать такую телеграмму, если бы не случилось большой беды.
— Тебе нужны деньги? — великодушно поинтересовался менеджер казино, будучи истинным лас-вегасским аристократом, который был уверен, что любую в мире проблему можно решить с помощью женщины или денег.
Человек, который никогда не ошибался, поблагодарил его и отрицательно помотал головой.
— Не деньги — ствол. Не удивляйся, Гарольд, — посоветовал Гилман с печально-лукавой усмешкой. — То, что я столь расчетлив и уповаю на статистику, вовсе не означает, что в своей разгульной молодости я не был первостатейным уголовником — знаешь, я стрелял, не целясь, с обеих рук. У нас была та еще банда — крутые ребята, которым любое дело по плечу — теперь таких только в кино показывают. Однажды мы даже умудрились совершить налет на полицейский участок.
Менеджер «Дезерт делайт» вытаращил глаза.
— В свое время мы были лучшими в своем бизнесе, — вспоминал сероглазый калифорниец. — Быстрые, ловкие, отчаянные — и немного чокнутые. У нас в группе был даже акробат, громила из Бостона по имени Тони Арболино.
«Если Арболино жив и на свободе, — подумал Гилман, попыхивая сигарой, — он тоже получит телеграмму. По этому поводу нет нужды делать расчеты. Это и так ясно».
5
Тони Арболино, балансируя на узкой металлической перекладине, взглянул вниз на рой полицейских, сгрудившихся у лестницы, и рассмеялся.
Он поднял автомат и, выпустив еще две очереди, прислушался к эху выстрелов. И снова рассмеялся — в духе лучших ролей Джимми Кэгни. Он понимал, что в его положении ничего смешного нет, но таким уж странным способом он зарабатывал себе на жизнь. Полицейские ответили ему градом пуль. «Э, нет, — думал он, пригнувшись за массивной балкой, — это совсем не так смешно, как в старые добрые времена с Уиллистоном, П. Т. и другими ребятами. Ставки тогда были куда выше, противостояние куда опаснее. Тогда было Большое Дело. Большущее».
Из разных углов склада, где залегли полицейские, по нему были пять или шесть прожекторов: его пытались поймать в перекрестье лучей и непрестанно вели огонь. Времени у него оставалось в обрез — они быстро сжимали кольцо. Автоматные очереди и одиночные пистолетные выстрелы слились в оглушительную канонаду, и похожий на большого кота Тони Арболино стал вспоминать, куда же теперь бежать. Раздумывая о своем отходе, он выпустил подряд три очереди. Путь к отступлению ему продумали тщательно и во всех деталях — план был хорош, хотя и не слишком оригинален. Арболино поймал себя на мысли, что ребята в голубых мундирах разыгрывают прямо-таки целое представление — особенно белокурый красавчик «герой», который вел группу захвата вверх по лестнице.
В то время, когда они в паре с Уиллистоном мочили легавых, этот симпатяшка, наверное, был первым артистом в школьном драмкружке, а сейчас он, смотрите-ка, какая «звезда»! Арболино присел на корточки, прячась от слепящих лучей прожекторов.
Вдруг прямо перед ним разорвалась граната со слезоточивым газом.
Пора! И Арболино с проклятием разрядил магазин. Задыхаясь и обливаясь слезами в удушливых парах, он добрался до пожарного выхода под потолком, рванул дверь — и его лицо обвеял свежий ночной воздух.