Операция "Раскол"
Шрифт:
25 октября 1954 года Герману Филду было объявлено, что он свободен. 19 ноября, после оказания ему необходимой медицинской помощи в Варшаве, он в конце концов сел в самолет, которым пытался улететь 5 лет тому назад. Он увозил в своем бумажнике 40 тысяч долларов – компенсация, полученная от польского правительства, – первый зарегистрированный случай, когда коммунистическое правительство выплатило своей жертве компенсацию наличными за годы незаконного заключения.
17 ноября будапештское радио объявило, что Ноэль и Герта Филды также освобождены. Они встретились в помещении для охраны, их волосы поседели после ужасного испытания. Позднее Герман Филд писал: «И вот теперь, когда кончились рыдания, я знаю, что это самый замечательный момент в моей жизни. Это больше, чем счастье, больше, чем печаль. Через годы разлуки, мы снова вместе…»
«Им тоже каждому дали по 40 тысяч долларов в виде компенсации. Ко всеобщему удивлению они предпочли остаться жить в Венгрии. Никто никогда не дал удовлетворительного объяснения этому решению. Возможно, им сообщили об операции «Раскол» и они не пожелали возвратиться в США, которые могли столь жестоко поступить с ними. Конечно, коммунисты тоже совершили непростительное преступление против них, но Филды принадлежали к людям, которые считали психологическую пытку, учиненную им в США, более ужасной, чем физические мучения, которые испытали, находясь в руках коммунистов.
Эрика Уоллах, строившая дороги в Сибири, прождала немного больше. Но 27 октября 1955 года, тоже с денежной компенсацией, она улетела из Москвы в Берлин. Наконец-то семья Филдов полностью выпуталась из дела, которое она, сама того не ведая, начала.
Как только Филды официально были реабилитированы, встал вопрос о пересмотре тысяч дел по всем странам Восточной Европы. Медленно отпирались тюремные ворота, и люди выходили из них, зажмурив глаза от яркого солнца, вдыхая полной грудью воздух свободы.
Операция «Раскол», окончательно разоблаченная в странах Восточной Европы еще до возвращения Гомулки к власти, несла на своем последнем этапе прямую ответственность за познанские волнения, которые так драматически повлияли на ход всей польской истории. В июне 1956 года 30 тысячам познанских рабочих было разрешено организовать забастовку, которая превратилась в крупнейшую из когда-либо происходивших демонстраций против советского господства. После нее польское правительство и партийное руководство почти непрерывно заседало, обсуждая возникший кризис. В октябре большинству было ясно, что лишь один человек может сохранить единство нации, человек, руки которого были чисты и кто благодаря своему смелому противостоянию сталинским эксцессам стал популярным героем у народа: мрачный, неулыбающийся Владислав Гомулка. Арестованный в августе 1951 года, предназначавшийся для виселицы, Гомулка в апреле 1956 года был извлечен из тюремной камеры и… поставлен у власти. Пришло его время, но поначалу казалось, что оно долго не протянется.
Огромный ТУ-104 уже целый час кружил над Варшавой, чтобы дать время членам польского политбюро доехать до аэропорта. Затем самолет приземлился на взлетно-посадочной полосе. Поспешно был выстроен почетный караул. К самолету подали трап.
Первым человеком, спустившимся по ступенькам трапа, был Никита Сергеевич Хрущев. Все происходило утром 19 октября 1956 года. Рассвет только начал пробивать темные облака. Прибытие русских было неожиданностью, тем более что поляки всю ночь заседали и приняли историческое решение.
Хрущев начал кричать еще до того, как его нога коснулась польской земли. Это не был любящий пошутить добродушный мужиковатый лидер, очаровывающий одну столицу за другой. Это был кремлевский босс – жестокий, необузданный и грубый. Никита Сергеевич прибыл, чтобы навести порядок в своем доме.
Хотя польские руководители еще не знали об этом, части Красной Армии начали уже передвижение со своих баз на польской территории и вдоль польской границы. Огромные танки двигались, грохоча, к городам, чтобы продемонстрировать русскую мощь.
В варшавском аэропорту единственным признаком этой мощи в то холодное октябрьское утро оказалась фаланга генералов, которых Хрущев привез с собой: все в парадной форме, с орденами, поблескивавшими на груди. Среди них – маршал Конев, главнокомандующий силами Варшавского пакта, генерал Антонов, заместитель начальника советского генерального штаба, и дюжина других.
Был также представлен президиум советского ЦК партии – мастерами тонкого искусства политического выкручивания рук. Хрущев привез с собой основную команду – Молотова, Микояна и Кагановича. Это были люди, полагавшие, что могут скушать всю Польшу на завтрак и сохранить аппетит для хорошего обеда.
«Мы проливали кровь за эту страну, а теперь они хотят продать ее американцам», – кричал Хрущев, ни к кому конкретно не обращаясь. Один из поляков – серолицый, истощенный, скромно выглядевший, спокойно ответил: «Мы пролили больше крови, чем вы, и мы никому не продаемся».
«Кто этот человек?» – воскликнул Хрущев с лицом, искаженным от гнева.
«Это бывший генеральный секретарь партии, которого Сталин и вы бросили в тюрьму. Мое имя, – он выпрямился во весь рост, – мое имя – Гомулка!».
«Что он здесь делает?» – спросил Хрущев, отказываясь разговаривать с Гомулкой.
Один из поляков ответил: «Он здесь потому, что этой ночью мы избрали его генеральным секретарем партии».
«Предательство!» – негодующе воскликнул Хрущев, садясь в машину.
По прибытии в Варшаву Хрущев направился в ЦК, где проходил пленум польского Центрального комитета, и потребовал смещения Гомулки и избрания политбюро на свой вкус. Но польские хозяева вежливо и твердо заявили, что «гостя» не приглашали.
Затем раздался взрыв «бомбы». В разгаре затянувшихся и часто горьких прений, развернувшихся в варшавском Бельведерском дворце, польские лидеры узнали о передвижениях русских войск. Твердым, сдержанным голосом Гомулка сказал Хрущеву:
«Если войска не будут немедленно возвращены, мы уйдем отсюда и между нами не будет никаких переговоров. Мы не будем разговаривать под дулами орудий, направленных на Варшаву. Если передвижения войск не будут немедленно остановлены, я, Владислав Гомулка, обращусь по польскому радио к народу и расскажу о том, что произошло».