Операция "Ривьера". Выпуск 4
Шрифт:
— Переговорите с ним, Вяземский… Это очень подходящая кандидатура. Если понадобится, упомяните в разговоре о письмах, в которых он излагал Кириллу Владимировичу свои планы борьбы с большевиками. Планы остались нереализованными, но кое-какие субсидии, как я сейчас припоминаю, Эльвенгрен под них получил. Имеются подлинные расписки. Но это так, на крайний случай. Я уверен, что штаб-ротмистр не откажется от возможности освободить землю Франции от присутствия красного комиссара.
Волошин оказался прав. Когда Вяземский разыскал Эльвенгрена и изложил суть дела, штаб-ротмистр тут же дал согласие принять в нем участие.
— У меня с комиссаром
— Я был уверен, что вы согласитесь, Эльвенгрен.
— Одного согласия мало, князь. Нужны деньги и оружие.
— Это будет. Что еще вас беспокоит?
— Как отнесется к такому чрезвычайному происшествию французская полиция?
— Всё предусмотрено, Эльвенгрен, — улыбнулся Вяземский, собрав жесткие складки возле рта. — Французы понимают, что визит Чичерина вызовет активизацию нежелательных элементов. Большевистская зараза, штаб-ротмистр, к несчастью, проникает через границы. Я думаю, далеко не всем французам нравится, что у них завелись собственные коммунисты.
— Это теория, князь… А как практически вступить в контакт с полицией? Требуется ведь пустяк — чтобы немного зажмурили глаза…
— Полицию я беру на себя, — важно сказал князь. — Думаю, удастся убедить здешних чинов, что акция русских эмигрантов, выразившаяся в священной мести за поруганную родину, будет одновременно противодействовать активизации элементов, сочувствующих большевикам.
— Сочувствующие элементы и большевистский комиссар по иностранным делам — это разные вещи. Чичерин лицо официальное. Как бы полиция ни крутила, с этим фактом она не может не считаться.
— Безусловно, Эльвенгрен. И всё-таки нет основании тревожиться. Вспомните, чем кончился суд над Конради? Я думаю, что французы не захотят доводить дело и до суда. Полиция прижмурит глаза и даст нам возможность скрыться. Здесь ведь до Италии рукой подать.
— Лишь бы не мешали. Если будет сделано дело, скрыться мы сумеем. Это генерал Волошин вам посоветовал встретиться со мной?
Вяземский понял, что надо сказать правду.
— Да, Эльвенгрен… Генерал говорил о ваших обращениях к Кириллу Владимировичу с планами активной борьбы против большевиков. Кажется, эти обращения были достойно оценены?
— Моральная оценка их была весьма высокой, — насмешливо откликнулся штаб-ротмистр. — Что же касается оценок другого плана, я не могу, к сожалению, выразить признательность великому князю.
— Вы кусачий, Эльвенгрен, — усмехнулся Вяземский, — но это мне нравится. Я рад, что ещё не все русские офицеры утратили боевой дух. Кроме нас самих, никто нам не возвратит родину, очищенную от большевистской заразы. И никто не освобождал офицеров от присяги на верность царю и отечеству.
— Нам надо стрелять, князь, а не читать проповеди насчет долга и присяги, — зло откликнулся Эльвенгрен. — Действовать! Настигать комиссаров везде, где бы они ни появились… Ненавижу мужичье, захватившее власть. В мире нет ничего равного. Даже смерть не равна, а они пытаются утвердить всеобщее равенство. В судках из севрского фарфора ручной работы вымачивают пайковые селедки… А русские эмигранты? «Франция, Париж…» Половина из них только и мечтала, что купит здесь два десятка пирожных, заберется с ногами на кровать и слопает их… Вера, присяга… Утрачиваются высокие идеалы,
— Согласен с вами, штаб-ротмистр. Но нельзя забывать, что стрелять нам придется на чужой земле. Я понимаю ваши чувства и принимаю искренность, но нам реально помогла бы версия, что наша акция вызвана стихийным возмущением защитников права и порядка против комиссаров и их негласных приспешников на французской земле.
— Ловко придумано, Вяземский… Возмущение защитников права и порядка. Белые рыцари-мстители! Мстили за единую и неделимую, а теперь будем мстить за оскорбленную Францию…
— Не иронизируйте, Эльвенгрен.
— Я не иронизирую, князь… Представьте, что сейчас я говорю доподлиннейшую правду. В восемнадцатом году я мстил за единую и неделимую Россию, потому что на ней находились мои и ваши поместья. Сейчас я буду мстить за Францию, потому что на её священной земле находится ваше питейное заведение и имеет честь пребывать «император Кирилл с августейшей супругой»… Масштабы мельче, а суть одна. Извините, Вяземский, но последнее время мне всё чаще и чаще хочется называть вещи собственными именами. Так самому становится яснее…
— Есть предложение привлечь к операции нескольких членов «Братства офицеров» Атаманского полка.
— Нет, — резко возразил Эльвенгрен. — Только без «братств». Это кончается тем, что деньги растранжириваются и операция проваливается. У меня другое предложение, князь. Никого из посторонних не привлекать. Сделать это втроём: вы, я и генерал Волошин. По крайней мере, хоть оградим себя от болтунов…
— Но генерал Волошин…
— Я понимаю вас, Вяземский. На человека, близкого к особе «императора Кирилла Первого», не может пасть и тени подозрения. Высокая особа не может иметь отношения к тем делам, за которые бреют головы… Постараемся, чтобы на Волошина не пало подозрение… Неужели два кавалергардских офицера не справятся с одним большевистским комиссаром? Здесь же, слава богу, нет чека, а французская полиция, по вашим словам, мешать не будет…
Вяземский и Волошин согласились с предложением Эльвенгрена, что операцию надо провести малыми силами надежных людей. Это поможет до поры сохранить в тайне то обстоятельство, что великий князь Кирилл Владимирович не был в стороне от проведения акта возмездия над большевистским комиссаром. Этот акт засвидетельствует, какими силами располагают кирилловцы, которые при необходимой материальной помощи могут восстановить в России законную власть престола.
Волошин немедленно поехал в Париж, Густав Нобель одобрил план. Но вместо двадцати тысяч франков, которые генерал просил на проведение операции, Торгпром выдал из особого фонда всего пять тысяч, заверив, что в случае успеха «двор» в Ницце получит еще пятьдесят тысяч.
Волошин вернулся, раздосадованный скупостью и расчётливостью торгпромовцев.
Но Виктория Федоровна, весьма экономно выдававшая деньги на печатание манифестов, на сей раз бестрепетно отсчитала недостающие франки. Хотя полученное наследство таяло, до русского престола было далеко, а у «его величества» опять случился крупный проигрыш в казино, Виктория Федоровна не поскупилась. Операция отвечала её потаённым планам, и удача могла во многом перекрыть затраты.
Торопливый визит Волошина в Париж был замечен Крауминем, и через несколько дней на стол Менжинского легла очередная шифровка.