Операция «Снег»
Шрифт:
Походный радиоприемный пункт в день начала совещания рано утром появился в нужном месте. Для обеспечения парковки мы заранее заняли это место другой машиной, а затем освободили для полугрузовичка Глеба.
Вся операция — ей дали кодовое название «Космос» — прошла в основном успешно. Единственная трудность состояла в том, что высокая чувствительность микрофона хорошо фиксировала не только речи ораторов, но и такие посторонние звуки, как шарканье ног по полу, звуки наливаемой в стаканы воды.
Это создало определенные трудности при расшифровке записей. Тем не менее в ужасной тесноте и духоте, которая усугублялась очень жаркой погодой, оператор тщательно следил за оптимальной настройкой принимающей
Глеба — главное действующее лицо в этой операции — мы долго звали «космонавтом»: ведь ему пришлось пройти через почти такие же неудобства, как в космическом корабле. Все это было еще в период, когда мы не имели появившихся позже закладок, способных записывать информацию с последующим съемом ее в удобное время. По существу кустарными средствами того времени мы смогли оперативно получить актуальную информацию, вскрывавшую подрывные планы и замыслы нашего главного тогда противника. Думаю, американское посольство еще только готовило отчет о региональном совещании, а наш доклад о его результатах уже находился в Центре.
В один из осенних дней 1967 года мне позвонил чехословацкий резидент в Вене и попросил встречи. До этого Центр информировал меня о просьбе чехословацких коллег: оказать им возможное содействие в проведении некоторых мероприятий, для чего в австрийскую столицу должен был прибыть начальник одной из служб чехословацкой разведки Владислав Биттман. Мне было разрешено встретиться с ним, выслушать просьбы, но действовать не выходя за рамки чисто информационной помощи, не вникать в существо его замыслов, в которых мы участвовать не собирались.
Значительно позже, уже в 1988 году, мне довелось прочитать в западной прессе статьи Биттмана, бежавшего в США после событий 1968 года.
Да, именно с этим Биттманом заявился осенью 1967 года ко мне чехословацкий резидент. Гость из Праги готовил какие-то «разоблачительные» мероприятия об австрийской политике против ЧССР и просил нас предоставить такую информацию, по возможности секретного характера.
Я вынужден был признаться, что едва ли в чем могу быть полезным, так как наша внешняя разведка и резидентура, в частности, не занимались чехословацко-австрийскими проблемами. Обещал подобрать все, что смогу, из официальных материалов. Биттман, признаться, не оставил тогда в моей памяти какого-то заметного следа. Разве что вызывал некоторое раздражение своей вертлявостью, не столько внешней, сколько проявлявшейся в расплывчатых высказываниях. Трудно было уловить, что именно его интересует: какие-то обрывки идей, нередко противоречивых.
Теперь, зная о его «разоблачительных» трудах, я вижу ту «вертлявость» в новом свете: злобной ненависти к делу, лицемерным слугой которому он так долго являлся, достигнув руководящих позиций в чехословацкой разведке. Не случайно именно Биттману ЦРУ поручило «опровергнуть» клеветнические идеи других экспертов, вроде перебежчика Голицина, после того как тот абсолютно заврался и плел такие небылицы, что даже в американских коридорах власти не могли пустить их в оборот без дополнительной обработки.
Коль скоро нить моего повествования снова привела на «след» изменника Голицина, отвлекусь ненадолго от венской темы. Когда я курировал внешнюю контрразведку, мы обрати ли внимание на одно изумившее нас явление внутренней жизни ЦРУ. Грандиозная чистка этого ведомства началась по странному совпадению с того момента, когда Голицин оказался в руках американцев, то есть с 1961 года. Этот проходимец сумел внушить своим новым хозяевам мысль о том, что в высшие эшелоны разведки Вашингтона внедрились советские агенты — «кроты» на жаргоне Лэнгли.
Не собираюсь ни подтверждать, ни опровергать справедливость утверждений Голицина, тем более что упоминавшийся мною эпизод с поручением, которое выполнял Биттман, опровергая измышления Голицина, сам по себе красноречив. Но жизнь полна парадоксов: фантазии Голицина нанесли прямо-таки ужасающий ущерб не только американским, но и британским и французским спецслужбам.
Панические поиски «крота» (иди даже «кротов) вывели из строя в ЦРУ некоторых опытных разведчиков и, что самое главное, нейтрализовали, а затем привели и к увольнению со службы двух наиболее опасных наших противников — руководителей контрразведывательной службы управления Джеймса Энглтона и Уильяма Харви.
Д.Энглтон возглавлял контрразведывательную группу итальянского филиала Управления стратегических служб еще во время второй мировой войны. В 1954 году он был назначен начальником внешней контрразведки ЦРУ и с тех пор более двадцати лет руководил этой службой, доставляя нам немало хлопот.
У.Харви во время войны служил в ФБР. Именно он принимал в 1946 году показания предательницы Элизабет Бентли о том, что «советская внешняя разведка располагала в США огромной сетью агентов». И хотя попытки разоблачения названных Бентли лиц ни к чему не привели, Харви все больше утверждался в своих подозрениях. Позже его перевели из ФБР во внешнюю контрразведку ЦРУ, и он стал первым помощником Энглтона.
По понятным причинам не буду опираться на сведения, имеющиеся у нас, и сошлюсь на выводы и оценки, опубликованные на Западе. В частности, на труд Д.Мартина « Зеркальный лабиринт», где содержится анализ деятельности этих двух видных контрразведчиков. Оба они, по убеждению автора, ввергли свое ведомство в глубокий кризис.
Поверив Голицину, Энглтон и Харви нагнетали шпиономанию, вызвавшую дезорганизацию не только в ЦРУ, но и в британскую МИ-5, где тоже началась кампания поисков советских шпионов среди руководителей этой службы. Подтверждает это обстоятельство и другой искушенный автор Чепмен Пинчер в книге «Предатели»: в 60-е и 70-е годы англичане развернули «большую охоту на якобы внедренных в их разведку агентов КГБ, чему способствовали утверждения Голицина». Если в британских спецслужбах эта охота в известной мере нашла оправдание в разоблачении Филби и бегстве в СССР Маклина и Бёрджеса (как пишет П.Райт в книге «Ловец шпионов), то по-иному все складывалось в ЦРУ. Более 20 лет Энглтон тратил колоссальные усилия на поиски голицинского „крота“. Не только сам он был буквально одержим такой навязчивой идеей, но и подчинил ее реализации деятельность всего отдела внешней контрразведки. Зациклившись на полном доверии Энглтона к утверждениям Голицина, начальник отдела стран советского блока Дэйв Мёрфи направил во все резидентуры циркулярное указание: отказаться от использования советских агентов в качестве источников разведывательной информации, поскольку все они „засвечены“ агентом КГБ, проникшим в руководство разведуправления. Другими словами, шефы в Лэнгли на некоторое время фактически прекратили разведывательную деятельность против нашей страны. Разве мог кто-нибудь из нас мечтать, что нам удастся такая акция? А тут она была проведена руками самих же американцев.
«Соображения» Голицина легли в основу списка сотни подозреваемых, но не помогли разоблачить ни одного действительного советского агента. Ряд высших офицеров ЦРУ, даже Д.Мёрфи, попали под подозрение, их карьера была сломана. В конце концов ситуация настолько осложнилась, что руководители управления запаниковали и решили избавиться от тяжелого груза сомнений, ликвидировав советский отдел.
Мартин далее пишет, что «информация» Голицина подвела под подозрение не только более сотни американских разведчиков, но и почти такое же число английских, десятки французских и западногерманских плюс некоторых сотрудников разведслужб Канады, Новой Зеландии, Австралии, Австрии, Греции и Норвегии.