Операция «Снегопад»
Шрифт:
— Приглашаю, — быстро сказал Лукашевич. Зоя постояла еще, придерживаясь за стенку, потом добавила к уже сказанному:
— Смешно» И всё не как у людей. Сначала трахнулись, теперь вот в кино собрались… Имейте в виду, старший лейтенант: чтобы повторить сегодняшнее, вам придется сильно потрудиться.
— А трюк с переохлаждением второй раз не пройдет? — поинтересовался Лукашевич с самым невинным видом.
— Не пройдет, — откликнулась Зоя, — я предпочитаю самостоятельных мужчин.
Уходя, она наклонилась над Лукашевичем и поцеловала его в щеку.
Когда Зоя ушла, Лукашевич погрузился в приятную полудрему. Он был разбужен через полчаса характерным шумом. Сторожевик
— Передавайте капитану привет, — попросил он, когда судовой врач собрался уходить.
Тот обещал передать. Только когда он вышел, Алексей спохватился, что забыл спросить, какие такие «внезапные маневры» собирается совершать корабль и с чем это связано.
Минуло еще несколько часов. Лукашевич то проваливался в беспокойный сон, то просыпался, прислушиваясь к тому, что происходит на корабле. Впоследствии он не смог отделить сон от яви. Мысли упорно возвращались к воздушной схватке (Как там Стуколин?), к бомбардировке родной части и к более ранним событиям, связанным с операцией «Испаньола» — захватом двух норвежских транспортных самолетов и стрельбе у КПП. Засыпая, Лукашевич заново переживал все эти эпизоды, а что-то мозг домысливал по рассказам друзей. Просыпаясь, он слышал приглушенный переборками вой сирен, шум силовой установки и вроде бы… крики… вроде бы… взрывы… Сторожевой корабль то ускорял, то замедлял ход; несколько раз он менял курс. Порой наклон корпуса — моряк и пилот сказали бы: угол крена — достигал запредельных величин. К счастью, в каюте всё было закреплено и привинчено (в том числе и старший лейтенант Лукашевич), а потому летающих в пространстве предметов не наблюдалось. Но потом Алексей снова засыпал, и ему казалось, что это не сторожевик Коломейцева кренится набок, а его, Лукашевича, истребитель закладывает вираж, выходя на цель, а потом еще ухнуло, грохнуло и взвыло, и Лукашевичу привиделось, что в него попала ракета и он падает вместе с потерявшим управление истребителем, тянется рукой к держкам катапульты, тянется, тянется, но не может дотянуться…
Когда через несколько часов ход сторожевика выровнялся, к Лукашевичу снова пришел судовой врач. Осмотрел, ощупал, велел открыть рот и сказать; «А-а».
— Удивительно, — бормотал он при этом. — Я тоже слышал об опытах Рашера, но каков эффект! Лукашевич покраснел.
— Скажите, доктор, — обратился он к врачу, чтобы скрыть смущение и развеять сомнения в реальности или нереальности того, что он слышал на границе между сном и явью, — скажите, корабль вел какие-то боевые действия?
— Господь с вами, — отмахнулся доктор. — Какие тут боевые действия? Баренцево море — издавна наша территория.
— Но мне показалось, будто кто-то стрелял…
— Ну постреляли, — отвечал судовой врач уклончиво. — От широты душевной.
Лукашевич хмыкнул. У Сергея Афанасьевича, конечно, душа была широка, как Атлантика, но чтобы из-за нее растрачивать боекомплект… Так и не удалось выяснить, имел ли место бой или богатое воображение Лукашевича сыграло с ним дурную шутку.
— Куда мы направляемся? — поинтересовался Алексей.
— В Мурманск, куда же еще.
— Когда придем?
— Часов через шесть-семь.
— Я хотел бы переговорить с капитаном. И с Зоей.
— Я передам вашу просьбу, товарищ старший лейтенант.
Лукашевич не сомневался, что врач выполнил свое обещание, но только ни Коломейцев, ни Зоя так и не появились до самого Мурманска.
Старший лейтенант Лукашевич считал себя более-менее уравновешенным и дисциплинированным человеком. Однако и он начал терять терпение, когда вместо капитана и Зои к нему приходил для очередной проверки самочувствия судовой врач, или гремящий посудой из нержавейки кок с камбуза, или какой-то хмурый и молчаливый моряк-подросток, делавший уборку помещения. Ни у первого, ни у второго, ни у третьего ничего выпытать не удалось. Вымуштровал их Коломейцев, нечего сказать.
Лукашевич ворочался и ругался. Одежды при нем не было никакой, а выйти на палубу завернутым в одеяло он считал ниже своего достоинства. Приходилось терпеть.
Наконец период ожидания кончился, и в каюте появилась Зоя с большим свертком в руках. Она положила сверток на край койки:
— Одевайтесь, старший лейтенант.
Лукашевич посмотрел, что ему принесли. Это был полный комплект матросского обмундирования, включая белье.
— Я отвернусь, — пообещала Зоя.
— Ну зачем же так официально, Зоя? — спросил Лукашевич не без укоризны. — «Старший лейтенант», «отвернусь», «вы»…
— Я уже говорила, старший лейтенант, для того, чтобы наши отношения стали более близкими, чем сейчас, вам придется потрудиться. Но если вы считаете, что…
— Хорошо, хорошо, — быстро сдался Алексей. — Пусть будет по… э-э-э… вашему.
Он быстро оделся. Потом они с Зоей вышли на верхнюю палубу. Там их уже дожидался капитан Коломейцев.
— Э-э… прибыли, — сообщил Сергей Афанасьевич после того, как они с Лукашевичем обменялись рукопожатиями. — Хм-м… в Мурманск, — как и любой северный моряк, название города-порта Коломейцев произносил с ударением на вторую гласную.
Лукашевич огляделся. Сторожевик стоял у пирса в военно-морском порту Мурманска. Справа по борту был пришвартован катер, слева — малый ракетный корабль класса «Буря». Пирс был ярко освещен. В свете прожекторов кружились редкие снежинки.
— Спасибо вам, капитан, — поблагодарил Лукашевич с чувством. — Вы спасли мне жизнь. Можно сказать, я заново родился.
«Какие банальности я леплю, — подумал он при этом. — Господи, нас совершенно не учат говорить. Всему учат, а этому нет».
Впрочем, на то, чтобы пропустить Зою на сходни впереди себя, его образования хватило. Напоследок, уже оказавшись на причале, он оглянулся, чтобы обозреть «тридцать пятку» целиком. И увидел: многочисленные вмятины в корпусе катера над ватерлинией, черные языки копоти и отверстия пробоин там, где в надстройку попадали снаряды противника. Значит, не пригрезилось, и дело не в широте души. «Тридцать пятку» атаковали. Война в Заполярье продолжалась…
Глава седьмая. МЕТЕОСТАНЦИЯ «МЕДОВАЯ».
Громов погибал. Он продвигался в юго-западном направлении уже более восьми часов и окоченел настолько, что ни о чем не мог думать, кроме как о самом процессе продвижения: правая нога вперед, левая — опорная, правая — опорная, левая — вперед. И так раз за разом, перестановка за перестановкой.
Поначалу Громов полагал, что ему очень поможет НАЗ («носимый аварийный запас»). Там были спички, там был спирт — можно развести костер. Там была аварийная радиостанция «Комар» — по ее сигналам уже мчится на спасение специальная команда. Там были сигнальные ракеты — всегда можно сообщить спасателям, где ты находишься. Но по здравому размышлению (которое давалось с трудом — перегрузки при катапультировании, легкая контузия от акустического удара не прошли даром) Громов понял: ни от одного, ни от другого, ни от третьего толку не будет. Развести костер под снегопадом в промерзшем лесу было хотя и возможно, но очень трудно. Однако не только очень трудным, но просто-таки невозможным оказалось поддерживать пламя костра достаточно долго… Аварийная радиостанция уже приведена в действие. Но смогут ли вылететь спасатели в такую погоду? И будут ли искать и спасать, если даже его призыв в эфире не захотели услышать?.. И зачем нужны сигнальные ракеты, если никто не придет на помощь?..