Операция «Снегопад»
Шрифт:
— Бедняга, — сказал старший лейтенант. — Затащили тебя сюда, болезного.
— Да он без движков и без подвески, — заметил Лукашевич, обойдя истребитель.
— Ну и что? Всё равно наш, свой.
Стуколин снова погладил фюзеляж с таким выражением, словно не видел боевых истребителей лет сто, а теперь обрадовался старому надежному другу.
Громов сходил к павильону, убедился, что тот уже закрыт, ознакомился с рекламой фирмы, которая, как оказалось, этот павильон снимает в качестве своей главной торговой точки, и вернулся к лейтенантам.
— Всё,
Составить компанию захотели все. Из большого числа палаток, промышляющих изготовлением и торговлей шашлыков, выбрали наиболее прилично выглядевшую — аккуратный домик с большим окном и столиками внутри. Ввалились шумной гурьбой и заказали по порции шашлыка из молодой телятины. К шашлыкам, как и полагается, взяли водочку.
Первую рюмку приняли на грудь молча, без тостов. Накинулись на еду, поглощая обжигающе горячее мясо с остервенением, закусывая это дело горячим лавашем и луком в уксусе. После того как утолили первый голод и даже стали подумывать, не заказать ли еще порцию, Громов собственноручно разлил водку по рюмкам и тихо сказал:
— Вот теперь самое время помянуть погибших. Стуколин и Лукашевич переглянулись и синхронно потянулись к рюмкам.
— Давайте, братцы, помянем всех, кого нет больше с нами, — продолжал Громов, глядя в стол. — Пусть земля им будет пухом.
Помянули. Помянули отчаянного сверхсрочника Женю Яровенко. Помянули лейтенанта Беленкова. Помянули советника Маканина.
— «Архангел нам скажет: „В раю будет туго", — тихонько напел знаток Высоцкого Стуколин, — но только ворота щелк. Мы Бога попросим: „Впишите нас с другом в какой-нибудь ангельский полк"».
Посиделки в шашлычной не затянулись. Когда офицеры прикончили вторую порцию шашлыка и вторую бутылку водки, буфетчица намекнула им, что пора и честь знать, заведение закрывается. Слегка осоловевший Громов кивнул и тут же получил счет. Поглядев на колонки цифр, он присвистнул:
— Однако!
Цены здесь кусались. Но делать нечего — расплатившись из «президентского довольствия», офицеры покинули шашлычную. Гулять по Москве им уже расхотелось, и, не долго думая, они завернули в первый попавшийся круглосуточный ресторан. И снова взяли водку.
Дальнейшее Лукашевичу запомнилось плохо. Сказалось наконец количество выпитого за день. Даже мясо не помогло. Впоследствии Алексей перебирал в памяти отдельные эпизоды первого и последнего вечера в Москве, но цельной картинки не получалось. Он помнил, как они пили в ресторане, как заказывали оркестру «„Як" — истребитель», как поднимали тосты, но, хоть убей, не мог вспомнить, из-за чего начался спор с бритоголовым нуворишем, отмечавшим в том же ресторане очередную сделку. Спор закончился безобразной дракой с опрокидыванием столов. Стуколин врезал и нуворишу, и подбежавшему охраннику.
— Я — Герой России! — ревел он. — А вы кто? Дерьмо!..
Громов попытался прекратить эту нелепую ссору, но тоже получил по физиономии — от разъяренного нувориша, К драке пришлось подключиться Лукашевичу: допустить, чтобы у него на глазах избивали его командира, он не мог.
Потом все они как-то сразу очутились в отделении милиции, в «крысятнике». Стуколин продолжал буйствовать, хватаясь разбитыми в кровь руками за прутья решетки и жутко матерясь. Бритоголовый нувориш, сидя на табурете и утираясь платочком, давал показания. Сонный, вялый лейтенант милиции заносил эти показания на бумагу. Второй милиционер — в пятнистом комбинезоне — прохаживался по помещению, поигрывая дубинкой и с нехорошим, темным весельем поглядывая на арестованных офицеров. Лукашевич, у которого дико болела голова, тем не менее в первую очередь проверил карманы. Карманы оказались вывернуты: ни удостоверения, ни ордена, ни довольствия, ни военного билета — всё изъяли.
Лейтенант закончил с показаниями, попросил нувориша расписаться и обратился к своему пятнистому компаньону с вопросом:
— Ну что, Сева, надо бы их в комендатуру сдать?
— Можно и в комендатуру, — согласился пятнистый. — Только я бы еще с ними поработал.
Сказавши так, пятнистый выразительно взмахнул дубинкой.
— Свиньи какие, — пояснил он свою мысль. — Приехали, понимаешь, в Москву и сразу нажрались. Дома у себя нажирайтесь.
Он приблизился к решетке «крысятника» и вдруг резко ударил дубинкой по пальцам державшегося за прутья Стуколина. Тот заорал благим матом, отскочив от решетки.
— Что вы себе позволяете? — разъярился теперь уже Громов. — Мы военнослужащие, мы офицеры. Немедленно свяжитесь с комендантом.
— С комендантом мы свяжемся, — сказал пятнистый. — Но только тогда, майор, когда этого захочу я. И от твоего поведения зависит, захочу я этого или нет.
Громов побледнел от едва сдерживаемой ярости. И всё бы кончилось очень плохо, но тут дверь распахнулась и в отделении появился Фокин в сопровождении какого-то высокого милицейского чина. Лейтенант и пятнистый встали навытяжку.
— Ага, они здесь, — отметил Фокин. — Что же вы, товарищи офицеры? — обратился он к плененным офицерам. — Без опеки и часа не можете?
Лейтенант, выйдя из-за стойки, доложил чину, за что и при каких обстоятельствах были арестованы офицеры. Чин кивнул, но видно было, что решает здесь не он, а этот вот молодой человек.
— Открывайте клетку, — приказал Фокин. — Через час у них поезд.
Замок с «крысятника» был снят, и офицеры выпущены на волю.
— Пусть личные вещи вернут, — сварливо потребовал Лукашевич. — И деньги.
— Денег у них не было, — быстро сказал лейтенант. — Всё пропили.
— Личные вещи вернуть! — распорядился Фокин с брезгливой миной.
На вокзал офицеров привезли под конвоем из трех автоматчиков. Словно уголовников-рецидивистов. Мрачные офицеры вошли в вагон, и поезд почти сразу тронулся.
Стуколин под причитания пожилой проводницы высунулся из вагона и проорал, потрясая окровавленным кулаком;
— Я еще вернусь, суки! Я вам, тварям, еще задам!
— Всё! Всё! Успокойся! — прикрикнул на него Громов.