Операция «Соболь»
Шрифт:
— Соболя, соболя… — задумчиво произнес Тимофеев. — Кто такой Казин? Почему вы думаете, что у него в доме не может быть рации? Насчет браконьера — это, извините, чепуха, а вот чужой… Чужой, может, и забрел к бабке Степаниде.
— Конечно! — встрепенулся Лихорев, будто и не он первым высказал мысль, что в дом Казина мог забрести чужак. — Старик живет в поселке уже восемь лет. Его здесь уважают. Правда, он всегда был против того, чтобы пасынок его занимался в радиокружке. Но ведь это ничего не значит. Правда? Чужой, чужой в поселке!
— Вот
Тимофеев отошел от стола, на котором разместилась радиостанция, и подошел к окну. Пурга разыгралась не на шутку. Даже ближние деревья потонули в снежной круговерти.
— До дома Казина километров пять? — спросил Тимофеев.
— Больше, примерно семь.
— Тот, кто в доме, сейчас уже никуда не выберется. Едем. Кто бы там ни был. Мы его застанем.
— Почему? От дома Казина не обязательно выбираться через центральную усадьбу. Можно проехать на побережье другим путем. Между грядой сопок. Там ветра почти нет. Только снег. Если кто выберется оттуда, то может пройти к утру километров двадцать, — возразил Лихорев. — А мы едва доберемся до дома Казина. Ветер будет дуть нам встречь.
— Но чтобы уйти из дома Казина по этой тропе, надо очень хорошо знать местность. Иначе — пропадешь. Не так ли?
— Еще бы! Не зная дороги, на первом же километре собьешься с пути, — заметил Лихорев.
— А чужак может так хорошо знать местность и тропу через перевал?
— Н-нет. Ее не всякий камчадал знает.
— Вот видите. Значит, либо в доме свой человек, который может уйти, либо чужой, который уйти не сможет. Только своему-то зачем же в такую метелицу подаваться из тепла.
— Очень трудно, почти невозможно идти в такую погоду, товарищ Тимофеев.
Внизу хлопнула дверь. Послышались голоса. Через минуту в кабинете появился плотный широкоплечий мужчина в меховых торбасах. Он шел медленно, опираясь о стену рукой. Видно было: каждый шаг стоит ему больших усилий.
— Медведев, — глухим голосом отрекомендовался он Тимофееву. — Извините, плохо мне очень. Еще в тайге сердце схватило.
— Значит, ехать все-таки можно, — сказал тот, метнув взгляд в сторону Лихорева.
— Куда ехать?.. — воскликнул Медведев. — Я два часа проплутал вокруг дома.
— Попробуйте связаться с городом, товарищ Лихорев, — сказал Тимофеев. Радист вышел из кабинета.
— Дело спешное, Афанасий Демьянович. В поселке заповедника, видимо, прячется враг.
— Враг? Где?
— Вероятно, в доме Казина.
— Казина?.. — крикнул Медведев и сел в кресло, схватившись за сердце. — У него соболя! Там, в доме, соболя! Мы их привезли из тайги. Отборные!
Тимофеев кинулся к Медведеву, который, охнув, тихо опустился на пол. Майор склонился над ним. Директор заповедника, бледный, с глазами, тупо смотрящими в одну точку, беззвучно шевелил губами.
В комнату быстро вошел Лихорев.
— Товарищ Тимофеев, вас вызывают. — Увидев лежащего на полу Медведева, он со страхом посмотрел на майора: — Что с ним? — Радист кинулся к директору заповедника, но тот по-прежнему
— Кто меня вызывает? — не отвечая на вопрос, спросил Тимофеев.
Радист молчал и медленно переводил взгляд то на майора, то на директора заповедника.
— Пошлите скорее за врачом. Ему совсем плохо. Слышите? Да говорите, наконец, кто меня вызывает! — Тимофеев подошел к радисту и потряс его за плечо. — Вы слышите? Лихорев, кто меня вызывает?
— Полковник Шипов.
В землянке, вырытой под корнями столетней поваленной бурей лиственницы, было темно. Протопленная днем жестяная печурка, обложенная диким камнем, дышала сухим, приятным теплом, от которого слипались глаза. Но человек, лежавший в дальнем углу на лавке, бодрствовал. Ему надоело спать, надоело прислушиваться ко всякому шороху и вою пурги в трубе. Стоило там, наверху, в тайге, неожиданно треснуть от мороза дереву, как человек хватался за пистолет и затаив дыхание прислушивался. Он лежал и напряженно думал: не пешка ли он в этой игре, как тот, что остался в планере и погиб? И он снова и снова вспоминал и обдумывал свой путь в эту подземную нору: не совершил ли он где ошибки, нет ли где западни, подобной той, в которую попал пилот?
Пока ему здорово везло! Вспомнился недавний разговор в тюрьме. Его, браконьера и лесного бродягу, милостиво пригласили в кабинет начальника тюрьмы и завели деловой разговор. Не хочет ли он, Гарри Мейл, по прозвищу Скунс, искупить свою вину и сделаться богатым человеком? Он чуть не хлопнул себя по лбу: сон ли это?
Если так, он предпочитает не просыпаться. Нужно быть последним олухом, чтобы отказаться выйти из тюрьмы не только живым, но и богатым. Хотел бы он знать, кто откажется от такого предложения…
Мужчина в модном костюме, со ртом, похожим на подкову, сидел по правую сторону от начальника тюрьмы. Он сказал Скунсу по-русски:
— Я уплачу за вас штраф. Но нам придется совершить одно небольшое путешествие.
— Не больше, чем за девять тысяч миль?
— Не больше.
— Подумаю, — ответил Скунс.
— Вы согласны?
— Надо подумать, сэр.
— Над чем тут думать?
— Я подумаю, сэр, — в третий раз проговорил Скунс, хотя решение уже созрело.
— Ответ нужен сейчас, — угрюмо сказал человек, сидевший в кресле. — Мне некогда ждать. Свобода, пять тысяч долларов задатка, при возвращении — еще десять… Ну?
— Да, сэр…
— Ну и отлично!..
Так началась новая жизнь Скунса. Два месяца он жил в отдельной комнате на даче у своего хозяина Билла Гремфи, читал книги о Камчатке и занимался русским языком.
«Кто бы подумал, — продолжал размышлять Скунс, — что знание русского языка и профессия браконьера, из-за которой я попал в тюрьму, помогут мне стать богатым человеком…» Десять лет прожил он в каньоне Трех Кедров бок о бок с русскими эмигрантами — охотниками-староверами. Как это ловко обернулось для него теперь!..