Операция «Соболь»
Шрифт:
Тимофеев неожиданно спросил:
— В заповеднике кто-нибудь имеет рацию?
— У нас своя радиостанция.
— Это я знаю. Кто работает на рации заповедника?
— Лихарев — демобилизованный офицер. По поручению райкома ДОСААФ он организовал кружок по радиоделу.
— И много народу занимается в кружке?
Туманов назвал фамилии и прямо взглянул в глаза Тимофееву.
— В тайге что-то случилось?
— Ты понимаешь, наш с тобой разговор никто не должен знать.
— Да. Давайте завтракать, а то мясо пригорит.
Тимофеев
Саша вдруг встрепенулся.
— Если вам понадобится моя помощь, я…
— Спасибо, Саша, — сказал пограничник и глубоко вздохнул. — Я очень жалею, что, приехав на Камчатку, сразу не заинтересовался охотой.
Сквозь клубы морозного пара, ворвавшегося в открытую дверь избушки, сидевшие увидели заиндевевший треух, залепленную снегом шинель и молодое лицо.
— Володиська! Как соболюски? — приветствовал Казина сидевший с краю у стола камчадал Василий.
Дед, как и все камчадалы, очень плохо справлялся с шипящими в русском языке, речь его изобиловала буквой «с», которой он заменял труднопроизносимые звуки. И разговор его поневоле окрашивался ласкательными интонациями.
— В мешке, дед Василий, — ответил Владимир.
Потоптавшись у двери, он тщательно поработал веником, отряхивая с олочей снег. Потом одним движением стряхнул с плеч шинель, снял треух и подошел к столу, на котором дымился чайник.
В свете керосиновой лампы, стоявшей на перевернутом котелке, пар расцветал радугой. У стола молча сидели два других охотника и не спеша отхлебывали чай из кружек. Владимир знал их и поэтому не удивился молчаливому приему. Это были братья-таежники. Жили они вдали от селений. Только время от времени появлялись в поселке, чтобы сдать пушнину и запастись продуктами. Силы они были необычайной, вдвоем убили не одну сотню медведей и славились нелюдимостью и молчаливостью.
Первой мыслью Владимира было рассказать о том, что он нашел на склоне сопки.
Тогда в темноте ночи, двинувшись к огоньку и добравшись почти до вершины, он увидел, что на ветвях огромного кедра светится электрический фонарь. Кругом дерева следов лыж уже не было. Видно, их замело поземкой. Но у самого ствола еще можно было различить глубокие вмятины от охотничьих олочей — обуви из сыромятной кожи.
Владимир присмотрелся к следам. Они показались ему разными по величине, словно здесь были двое.
Скинув лыжи и шинель, юноша вскарабкался по стволу к вершине. Там, в развилке сучьев, он увидел небольшой запасник — хранилище продуктов, завернутых в брезент. От него тянулись провода к верхним ветвям. Обрезав ножом веревки, завязанные двойным морским узлом, Владимир ощупью, по проводкам нашел батарею. Потом полез выше и снял укрепленный на самой верхушке фонарь. Он взял лампочку, смотал провода и вместе с батареями скинул их в снег. Затем спустился с дерева и уложил все в заплечный мешок.
Владимир отправился к своему костру. Долго сидел, протянув к огню руки, и думал. Откуда появилось это странное устройство? Кому и зачем оно понадобилось? Может быть, его поставили пограничники? Что же тогда? Прав ли он, что снял с дерева этот сигнал? А может быть, враг? Во всяком случае, надо идти в районный центр и рассказать о находке.
Утром Владимир изменил маршрут и пошел не в заповедник, а в районный центр, но, встретив в избушке братьев-таежников, поостерегся рассказывать при них о находке.
Устроив в тепле пойманного соболя, Владимир присел к столу. Дед Василий принялся расспрашивать Владимира, как идет жизнь в поселке заповедника, как здоровье отчима, матери, короче говоря, всех жителей поселка, их детей, оленей, собак. Узнав, что лучший вожак упряжки охромел и его пришлось пристрелить, дед долго сокрушался и вспоминал по этому поводу все известные ему подвиги этой собаки.
Братья-таежники пили чай и молчали. Они пришли в избушку, очевидно, недавно. На их треухах, висевших у входа, и кухлянках еще сохранились капельки влаги от растаявшего инея. Выпив кружки по три и опустошив чайник, они снова наполнили его водой и поставили на огонь. Ожидая, пока он вскипит, молча курили длинные трубки.
Соболь, пойманный Казиным, беспокойно зашевелился и стал царапаться и биться в мешке. Дед Василий, окончив свои рассуждения о собаках, заговорил о соболях.
— Хоросий у тебя соболюска. Богатая охота. Черный-черный. Много денег полюсис. А вот я не могу бегать за соболюской. Три дня бегал, а он удрал. На покой пора. Бывало, по двадсать-тридсать соболюсек бил са симу. Мало их было тогда, а бил. Ссяс соболюсек много, а силы мало. А сколько ссяс соболюсек! Версту пройдес и след увидис. Луссе насих соболюсек не найдес…
— Якутские лучше, дед, — сказал младший брат-таежник. — Я там десять лет жил. Сплошь «высокой головкой» идут.
Старший брат недовольно покосился на младшего.
— Маленькие они, — вступился дед Василий. — Сють-сють посернее, а маленькие.
— Ты вот что скажи, дед, — неожиданно хрипло сказал старший брат-таежник, — вор в тайге появился. Сколько лет хожу, а запасник у меня впервые растащили.
Владимир искоса взглянул на говорившего. Что, если фонарь на кедре был поставлен братьями? Но зачем? Живут отшельниками. Нелюдимы.
Сколько охотников Владимир знал, а никто никогда не бывал у братьев в гостях.
— Может, медведь растащил? — осторожно заметил Владимир.
— На лыжах? — буркнул старший. — Охотник это сделал. Лыжи наши, таежные.
— А где запасник был?
— На кедре.
— На кедре? — неуверенно переспросил Владимир.
Старший брат поднялся и вышел из избушки.
Забулькал вскипевший чайник, но никто не встал, чтобы снять его. Все напряженно молчали. Вернулся таежник.
— На твоей правой лыже задник со щербинкой, — проговорил он.