Операция «Соболь»
Шрифт:
Утренние перебранки нисколько не портили отношений между охотниками. Через четверть часа они уже мирно беседовали за чашкой душистого чая, сваренного особым способом, секрет которого Епифан никому не выдавал.
— Что будем делать, Епифан? Время идет, соболей хороших нет. Через полторы недели самолет придет. Может, сообщить, чтобы вылет задержали?
Епифан, держа на пятерне блюдечко, дул на чай и громко, со всхлипыванием, втягивал в себя каждый глоток. Лишь подливая в блюдце новую порцию, он резонно ответил:
— Все будет как положено… Коль понадобится побыстрее… Я отсюда махну через перевал.
— Тропа-то
— Кому как… Я ее прокладывал…
— Смотри, Епифан…
— Да чего смотреть-то? Все лучшим образом обернется. Сегодня я в амбарчики загляну, что позапрошлый день снарядил. Авось, бог даст, и попадет «головка».
— Я пойду с тобой, Епифан!
— Воля твоя, Афанасий Демьянович.
Охотники стали собираться. Предстояло пройти двадцать километров по глубокому сыпучему снегу.
Епифан запряг собак, уложил в нарты продукты на пять дней, клетки для соболей и оставил место для Медведева. Тот вышел на крыльцо бодро, но сухой морозный воздух, видимо, перехватил дыхание. Пока Афанасий Демьянович усаживался, Епифан приладил подшитые нерпичьим мехом лыжи. Мех у нерпы жесткий, щетинистый, и охотники обшивают им лыжи так, чтобы движение вперед шло по ворсу, а если лыжи на крутом склоне заскользят назад, щетина станет дыбом и будет отличным тормозом.
В путь тронулись, когда над тайгой взошло солнце. Было очень тихо. Изредка старые лиственницы постреливали на морозе. Внизу, под деревьями, лежали темные синие тени, а верхушки пылали багрянцем. Епифан торил тропу. Собаки шли следом, с усилием таща тяжело груженные нарты.
Пройдя километров пять, охотники подъехали к амбарчику, установленному на пне. Амбарчик — ящик, сделанный из теса, тесины хорошо подогнаны друг к другу, чтобы не осталось ни одной щелочки. Ящик разделен перегородкой на две половины: «столовую», где разложена приманка, и «спальню» — там лежит шерсть сохатого. Такие амбарчики выставляют на соболиных тропах с осени. Каждую неделю в них кладут подкормку, чтобы соболи привыкли к виду ящика и без опаски входили внутрь. Зимой, когда зверюшки особенно нуждаются в пище, дверцы амбарчика настораживают. Стоит соболю войти внутрь, как щеколда дверцы соскакивает с предохранителя и ловушка захлопывается.
Еще издали охотники увидели, что дверца амбарчика закрыта.
— Смотри, а ты все говоришь, будто морозно и соболя не выходят из стланика, — сказал Медведев.
— Повезло, — ответил Епифан.
На крылечко амбарчика нанесло много снега. Судя по намету, дверца захлопнулась давно.
— Вот те раз! — воскликнул Медведев. — Ты что же, не осматривал вчера амбарчик? Намет-то какой. — Директор слез с нарт и подошел к ловушке. Присев, он забыл обо всем.
— Ночью ветер был, — ответил Казин.
— Знатный соболь, — восхищенно осматривая зверька сквозь металлическую сетку, сказал Афанасий Демьянович. — Настоящая «высокая головка»! Вот повезло. Смотри-ка, соболюшка весь корм сожрал. Верно, голоден был. Да, брат, тайга не тетка, — добавил, он обращаясь к соболю.
Епифан надел кожаные рукавицы, сунул руку в амбарчик, вытащил бьющегося соболя и пересадил его в клетку на нартах.
— Есть один пассажир!
Охотники отправились дальше. Две следующие ловушки оказались пустыми. Соболи почему-то обходили их стороной. Следы были свежие, зверьки бродили около ловушек ночью, но войти не решались. Видно, дерево сохранило
Медведев возвратился в табор радостный. Укладываясь спать, сказал:
— Если так и дальше пойдет, через неделю провожу я тебя, Епифан, в дальний путь. Сменят наши соболюшки местожительство.
В кабинете полковника Шипова плавала сизая пелена табачного дыма. За столом сидели Шипов, эксперт Синилов и Тимофеев.
По усталым лицам, по горам окурков в пепельницах можно было догадаться, что разговор шел долгий. Лист бумаги, лежавший перед Шиповым, был испещрен рисунками самолетов, людей, бредущих по глубокому снегу, но все наброски были не закончены, словно вместе с каждой мыслью полковник начинал новый рисунок.
Тимофеев сидел напротив полковника и хмурился. Перед ним на столе аккуратной стопкой лежали карандаши, которые он оттачивал, словно пики. Синилов перебирал ворох фотографий.
Уже несколько минут царило молчание. Тимофеев, чувствовавший, что полковник недоволен, нервничал и никак не мог сосредоточиться.
Не закончив рисунка самолета. Шипов отложил карандаш, встал и начал ходить по комнате.
Им никак не удавалось найти основное звено в цепи кажущихся случайностей. Действительно, почему пилот направил свой планер к берегам Камчатки? Знал ли он, что нарушает границу государства? Может быть, на планере вышли из строя приборы и летчик не мог ориентироваться? Тогда сообщение иностранного радио следует принимать за чистую монету и остается только вернуть останки пилота и обломки планера, сообщив обстоятельства, при которых произошла катастрофа. Но вот гибель летчика, она-то и смущала Шипова. Почему планер загорелся, или, как говорят летчики, преследовавшие его, взорвался в воздухе?
Синилов, правда, не уверен, что разведка сопредельного иностранного государства имеет к этой операции какое-нибудь отношение. Но это заявление эксперта Тимофеев встретил в штыки. Он считал, что такое утверждение основывалось на весьма шатком доказательстве. Дело в том, что в нагрудном потайном кармане кожаной куртки пилота была найдена фотография жены и детей летчика. Об этом говорила надпись.
Синилов утверждал, что подобные «ошибки» у разведчиков не встречаются. Но одновременно он и не отрицал преднамеренности нарушения границы. Тимофеев твердо стоял на своем: все от начала до конца, даже воздушная катастрофа, подстроено опытным организатором засылки. Может быть, катастрофа нужна была, чтобы скрыть выброску второго нарушителя, находившегося в планере?
— Вы считаете, что в планере был пассажир? — сказал Шипов, останавливаясь против Тимофеева.
— Прямых доказательств у меня нет, — ответил майор. — Люк мог открыться и от сотрясения при взрыве. Понимаете, товарищ полковник, интуиция мне подсказывает, что там был второй человек. Конечно, все можно объяснить стечением обстоятельств. Но не много ли случайностей? Планер случайно залетел на нашу территорию, планер случайно взорвался в воздухе от случайной аварии. Не логичнее ли предположить необходимость: нарушение государственной границы с ухищрением…