Операция «Святой Иероним»

Карпущенко Сергей Васильевич

— Ну, — спросил хозяин, поблескивая глазами из-под вырезов черной маски, — вы принесли картину?

Паук иронически покачал своей черной капроновой головой:

— Картину? А разве она еще не у вас?

— Не понимаю, — строго заметил Белорус, — как это у меня? Что вы такое мелете? Разве не вы мне должны были принести картину?

Паук, заметил Володя, так и подскочил на кресле, взвизгнув:

— Парень, я тебе сейчас прокручу лишнюю дырку в башке, если не скажешь, где «Иероним»! Давай, ворочай языком, я шуток не люблю!

И Володя, примостившийся на стуле за спиной Паука, увидел, что старик направляет на сидящего Белоруса ствол пистолета с навинченным глушителем. Дима тоже принял довольно воинственную позу, встав с кресла и запустив руку за пазуху, и Володя ждал, что и он сию секунду выхватит из кармана пистолет не менее устрашающих размеров, чем у Паука. В общем, вся сцена была точь-в-точь как в кинобоевике, и мальчик даже закрыл от страха глаза, не желая видеть того, как Белорус, продырявленный пулями, повалится, истекая кровью, на свой прекрасный густой ковер. Одного лишь Белоруса, видно, угрозы вооруженного Паука оставили совершенно равнодушным. Со спокойной, небрежной холодностью он сказал почти презрительно:

— Да бросьте вы кривляться, Аспид, — не мальчик же. Ну с чего вы взяли, что у меня должна быть картина? Напротив, я вас должен спросить: где полотно? Оно что, все еще на прежнем месте? Если да, то зачем беспокоить меня дурацкими вопросами? Знаете ли, уже половина второго и я собирался спать...

— По вашему виду не скажешь, что вы спать собирались, — ухмыльнулся Паук, пряча пистолет и смягчаясь. — А пришел я к вам с таким вопросом потому, что сегодня ночью в известном месте ваши люди сняли картину, повесив вместо нее копию. Если вы не скажете, где сейчас «Святой Иероним», я вам обещаю: житья вам на белом свете осталось, — Паук взглянул на часы, еще минут так двадцать пять.

Белорус, похоже, понял, что угроза Паука может быть приведенной в реальность и занервничал.

— Какие люди?! — закричал он. — Куда приходили? Откуда вы про это знаете?! Если вы обо всем об этом осведомлены, то почему же вы ко мне пришли, а не к этим людям?!

В разговор вмешался Дима:

— Дед, разреши-ка, я сам ему все объясню, доходчиво!

— Валяй, — великодушно разрешил Паук, — только пока объясни ему словами, а если не поймет...

— Поймет, поймет! — с радостью палача, которому уже надоело слушать чтение длинного приговора и хочется побыстрей прикончить жертву, воскликнул Дима и принялся рассказывать о том, как их человек, согласно взаимно разработанному плану, находился ночью там, где висит «Святой Иероним», но картину снять не мог, потому что явились какие-то люди и унесли полотно прежде, чем это сделал их «агент». И Дима, дабы подтвердить справедливость своих слов, указал на Володю, скрюченного и жалкого: — Вот наш агент, который видел из укрытия тех, кто спер картину!

— И вы доверяете этому молокососу?! — прокричал Белорус визгливо, и вдруг Володя в этом некрасивом, бабьем крике услышал знакомые интонации. Казалось, он прежде уже встречался с этим человеком, но при каких обстоятельствах это было, мальчик вспомнить не мог. — Даже пусть кто-то вас опередил, но я-то здесь при чем?! Зачем мне перепоручать дело другим, если я с вами договорился? Мне что, разве выгодно расширять круг людей, посвященных в наши планы?! Вы меня за сумасшедшего считаете, да?! — почти прокричал Белорус, ударив себя ладонью по лбу.

— А вы просто делиться с нами не хотите, вот почему, — язвительно вставил Паук. — Вы просто переиграли, других нашли, подешевле, вот и заказали новую копию! Ведь мы только что от Браша, и он сказал нам, что вы тоже получили от него копию «Иеронима», и даже цену нам назвал — пятнадцать тысяч деревянных! И вам не стыдно высокое искусство так дешево оценивать? Сразу видно, что человек вы жадный, а такие, батенька, на все готовы, им старые договоры — чепуха. Вот вы и решили действовать через мильтонов музейных, и все прекрасно получилось. Если б не совпало так, что наш агент случайно явился на дело в одну ночь с вашими людьми, то получили бы картинку и мигом с ней свалили. Так что, дружочек наш, картиночку верните, не то, — и голос Паука перешел в зловещий шепот, — я вам такое удовольствие устрою, от которого сам долготерпеливый святой Иероним на стену бы полез, а то и от Христа бы Бога отказался!

Но хозяин дивной гостиной был неумолим — стоял себе на своем — и точка:

— А я вам говорю, что нет у меня «Иеронима»! Да, я заказал у Браша копию картины, но откуда вам известно, что я ее отдал каким-то там мильтонам? Извините! Я ее вручил в подарок одной особе, на память, так сказать!

Дима зло усмехнулся:

— Какое совпадение! «Иеронима», да в подарок! Чего ж вы в подарок «Леду с лебедем» не вручили или «Сикстинскую мадонну»?

— А мне, представьте себе, именно «Иеронима» захотелось подарить, вам-то что? — огрызался Белорус, а Володя не переставал приглядываться к фигуре, к жестам Белоруса, к интонациям его голоса, и в памяти вставали обрывки неясных картин, что-то рванулось наружу, стремясь вылиться в слитное, ясное воспоминание, но мешала маска и то, что логика не могла допустить присутствие того человека именно здесь, в Петербурге.

— Всем выйти! Скорее выйти!! — прокричал вдруг Паук, оборачиваясь своей черной рожей к Володе, а после к Диме. — Мы здесь с этим господинчиком один на один переговорим!

Володя увидел, что Дима, прежде чем выйти, что-то шепнул на ухо Пауку и тот кивнул. Мальчик уже был в прихожей, когда Дима потянул его за рукав в комнату, дверь которой была приоткрыта.

— Давай-ка здесь посидим. Не хочу торчать на кухне с этой сволочью, с мордоворотами теми — отвратительные хари, — сказал Дима, и Володя прошел за ним следом в комнату, на которую указал мальчику старший «наставник».

И здесь была художественная мастерская! Во всяком случае, так можно было подумать, глядя на большой мольберт, стоявший посредине просторной комнаты, обставленной, впрочем, не менее изящно и богато, чем гостиная. Неподалеку от мольберта Володя увидел и столик с лежавшей на нем большой палитрой причудливой формы, с наполовину выдавленными тюбиками краски и небрежно брошенными кистями, даже не вымытыми неизвестным художником. На всем облике комнаты лежал отпечаток барского артистизма, и Володя тут же заметил разницу между мастерской Браша и этой мастерской. Там работал труженик, талантливый и трудолюбивый, а здесь — богатый дилетант, малоодаренный и ленивый.

— Подумать только, мы тоже художником заделались! — презрительно проговорил Дима, плюхаясь на шикарный диван и доставая сигареты.

— А этот Белорус, он кто? — спросил Володя, робко усаживаясь в углу того же дивана. — Он не художник?

— Художник! — прыснул смехом Дима, прикусывая своими красивыми зубами мундштук сигареты. — Барыга он, делец! Приехал откуда-то из Белоруссии, богат, как Ротшильд, вышел на нас, сам предложил нам дело с «Иеронимом», выручку пополам обещал, а теперь, когда у нас все было на мази, он, как мы понимаем, от наших услуг решил отказаться! Ничего, мы его расколем!