Операция «Святой Иероним»
Шрифт:
Киту, похоже, было очень больно в объятиях двух громил, и он взмолился, но злым и требовательным тоном:
— Да отпусти ты меня, черт, Паук! Что я от тебя, бежать, что ли, стану?
— Ладно, не трогайте его, ребята, — был великодушен Паук. — Это наш парень, хоть и не на нас сейчас работает, а на милицию. Так ведь, Кит?
— Да какое там на милицию! — загундосил противным голосом Кит, и Володя тотчас узнал по этому голосу того человека, который вместе со Злым прошлой ночью снял повешенную им копию «Святого Иеронима». — Чего ты мелешь, Паук?! Нужно
Паук подошел к Киту поближе, сунул ствол пистолета прямо ему к носу и громким шепотом сказал:
— А скажи-ка, переодетый мильтон, где сейчас находится картинка, за которой ты, вонючка, прошлой ночью в одно культурное место приходил? Почему ты не принес ее сейчас заказчику, а? Или скажешь, что не Белорус тебе ее заказывал?
Володя видел, как выпучились и без того рачьи глаза Кита, как отпала его нижняя челюсть и сально заблестел мигом вспотевший лоб. Кит, видно, знал, что если Паук достал оружие, то в ход ему его пустить не составит затруднений.
— Картинка... — забормотал он, заикаясь, — картинка... не у меня она... Злой ее взял, чтобы мы вместе сегодня вечером ему вот отнесли, Белорусу то есть...
— Да что ты врешь-то все! — прокричал Белорус, понимая, что эти слова Кита не сулят ему ничего хорошего. — Ничего я тебя не просил!
Паук, обернувшись, свирепо посмотрел на Белоруса:
— А вы, господин хороший, помолчите, пока вас не спросят. Этот парень, наверно, случайно к вам, выходит, зарулил на чай? — И снова обратился к дрожавшему Киту: — Ну, ну, валяй, рассказывай! Так где же Злой с картинкой?
— Я со Злым, — бормотал Кит, — договорился встретиться в одиннадцать здесь, у метро, а он возьми да не приди. Два часа его ждал — нет Злого! При чем я здесь? Я свое дело как надо сварганил, а он, видать, меня за падло держит — надинамил, свинтил, кажись, с картинкой...
— Как это свинтил?! — рявкнул Паук.
— Куда свинтил! — не сумел сдержаться Белорус, чем выдал близость своего отношения к Злому.
— А туда, куда и меня звал, — со слезой обиды в голосе сказал Кит. — В Поляндию он собирался, вот, похоже, и решил он нас всех побоку пустить и весь навар от картинки в свою мошну забрать!
Что здесь началось! Поднялся шум, потому что каждый спешил выказать свое негодование по поводу обмана Злого, решившего надуть всю компанию, Володя, следивший за тем, как бесновались все эти люди в масках, выглядевшие сейчас скорей забавно, чем страшно, в душе радовался тому, что Злой исчез.
«Пусть бы, — думал Володя, — он на самом деле уехал с поддельным «Иеронимом» в Польшу. Тогда уже никто бы не заподозрил меня в том, что я забрал себе настоящего Боттичелли! Все складывается как нельзя лучше — я знаю заказчика, который к тому же является тем человеком, к кому ушла моя мама. Уж с этим Петрусем Иванычем я сумею договориться!»
— А ну, гнус поганый, — снова стал совать Паук ствол пистолета прямо в лицо перепуганного Кита, — говори, где обитал Злой! Не думаю, что он успел в Поляндию свалить! Может, успеем его за горло взять! Ну, если я его поймаю, — погрозил Паук кулаком левой руки, — будет Злой жрать в сыром виде ремешок от своих форменных мильтоновских штанов! Говори, где он жил?!
— Да у одной чувихи, на Лиговке, я помню дом!
— Все, поехали к его чувихе! Не расскажет, где найти дружка, — замочим сразу! А с тобой, приятель, — повернулся Паук к Белорусу, — мы после поговорим. Я о-о-чень не люблю, когда со мной так шутят...
И толкнув Кита в загривок, направляя его к двери, Паук, на ходу засовывая свой пистолет в кобуру, прикрепленную на груди под пиджаком, вышел из квартиры Белоруса, а вслед за ним вывалились на площадку Дима, Аякс и два мордоворота-телохранителя, один из которых, наверно для того, чтобы еще раз продемонстрировать свою силу и могущество, скрючив рожу, погрозил Белорусу своим огромным, как гиря, кулаком. Хлопнула входная дверь, и в квартире, оставленной воровской компанией, стало тихо. О Володе никто и не вспомнил...
Мальчик, наблюдавший за всем происходившим из-за полуотворенной двери, продолжал стоять, прислонившись к стенке. Он понимал, что через минуту его ждет серьезнейший разговор, от которого, должно быть, зависит не только его судьба, судьба его семьи, но, вероятно, и судьба человека в черной маске, стоявшего у входа в гостиную. Володя услышал, что Петрусь Иваныч, не подозревая, видно, о присутствии в его квартире постороннего (о Володе хозяин, конечно, забыл), тяжело вздохнул и даже негромко промолвил: «О Господи, противно как...» А потом раздались тихие шаги, и мальчик догадался, что Белорус прошел в гостиную. Помедлив с минуту, не сумев между тем придумать, о чем он будет говорить, полагаясь на случай, на то, что слова явятся сами собой, Володя отворил дверь, тихо ступая, прошел по прихожей и потянул на себя закрытую дверь гостиной.
Он увидел Петруся Иваныча сидящим в своем шикарном низком кресле, но вид обладателя этой великолепной квартиры был совсем не геройский, даже не барский, а помятый и несчастный. Белорус, снявший маску, сидел со взлохмаченными волосами, низко согнувшись к коленям, в неловкой позе то ли пьяного, то ли согнутого радикулитом человека.
— Вы кто?! Вам что нужно?! — вскинул Петрусь Иваныч на Володю надменный, но в то же время и какой-то затравленный взгляд, когда услышал его шаги. — Почему вы остались здесь, в моей квартире?
Володя остановился, медля с ответом, и, конечно, начал очень глупо:
— Там, в соседней комнате, такие тапочки красивые стоят...
— Да что за галиматья! — возмутился Петрусь Иваныч. — Какие тапочки?
— Да такие, турецкие, вышитые шелком... — робко сказал Володя, пугаясь строгого тона Белоруса. — Вот интересно, откуда у вас эти туфли. Может, сами прибежали?
Петрусь Иваныч резко поднялся с кресла, выпрямился и снова превратился в того полного достоинства и самоуважения директора белорусского замка-музея, в мужчину, способного влюбить в себя Володину маму. Он даже не проговорил, а с презрением прошипел: