Операция «Святой»
Шрифт:
— Увы.
«Уж не связана ли тайна, что так интригует Гофмана, именно с германским периодом жизни фрокен? — невольно подумал Дворник. — Ей там пришлось, видно, несладко. Она что, оказалась не ко двору режиму тридцать третьего года? Еврейка! Нет. Если бы я не знал, что она скандинавка, принял бы ее за славянку — польку, словачку, русскую. Неужели она замешана в политику? Не может быть… Она слишком домашняя… Родственники, пострадавшие от гитлеризма? Но она сказала, что после смерти отца и матери в годы войны у нее никого нет. Муж? Жених? Такая драма оставила бы след. А может быть, ранняя седина и есть тот след? Впрочем,
— Я сделал любопытное, почти анекдотическое наблюдение, — сказал Дворник с легким смешком. — Политика стала накладывать свою печать даже на самые тонкие человеческие взаимоотношения. Как вы полагаете, фрокен Ингрид, не смешно ли это? Наверное, нужно разделять кесарево и божье, если мы хотим оставаться нормальными людьми.
«Что он имеет в виду?» — удивилась Ингрид.
— Когда все кругом кричат о войне, — ответила, недоумевая, — какие уж там тонкие взаимоотношения… Конечно, люди стремятся к счастью. И зачем только бог посылает нам страшные испытания, такие как война?
— Библия уверяет, во имя укрепления духа и веры, — мрачно отозвался Дворник.
— Вот мы и пришли к мысли, что влияние политики на частную жизнь в наше время вовсе не анекдотично. Зачем плодить сирот?
Дворнику вдруг захотелось успокоить ее:
— Войны не будет, милая фрокен Ингрид. У меня на этот счет интуиция. Уверяю вас, есть силы, которые справятся с угрозой войны.
— Вы надеетесь на русских? — «Ну вот, кажется, я подвела его к главному», — подумала Ингрид, незаметно следя за реакцией профессора, но голос ее оставался бесцветен, голос для светской беседы. — Левые газеты тоже надеются на них.
— Не русские сейчас диктуют Европе политику, что на них надеяться, — так же спокойно и ровно ответил Дворник.
Отдохнув после гидромассажа, Ингрид написала письмо Дорну. Пользовалась она все тем же условным текстом, что и в письмах из Пиллау, когда основной темой переписки было здоровье и финансовые проблемы фрау Штутт. Теперь Ингрид писала о своем здоровье, о знакомых по пансиону и лечащем враче… Прочитав письмо, Дорн понял, что Дворник не ориентирован в своей работе на Советский Союз, но идея антигерманского пакта славянских государств не чужда ему.
Она отправила это письмо по берлинскому адресу Дорна. Так они уговорились в Вене.
13
Письмо от Ингрид Дорн получил двадцатого февраля. Он жил в Берлине, работал на Принцальбертштрассе. Гизевиус вызвал его в рейх для подготовки чиновника министерства экономики тайного советника Вольтата к переговорам с Федерацией британской промышленности о сотрудничестве промышленных систем Англии и Германии.
— Кто же все-таки ваш Вене? — спросил Вольтат. — Управляющий Роттермира или функционер Британского союза фашистов?
— И то, и другое, — невозмутимо ответил Дорн. — Придет время, и его заслуги перед партией станут широко известны. — Дорн знал,
— Наше дело на данном этапе — внушить Сити через посредничество Британского союза фашистов, что если нам дадут возможность пользоваться золотым запасом Австрии и Чехословакии, мы оставим вопрос о Танганьике в том состоянии, в котором он пребывает на сегодняшний день, а впоследствии мы можем вообще отказаться от этого вопроса, как от совершенно неинтересного и с политической, и с экономической точек зрения.
Дорн удивился:
— Но перед самым моим отъездом из Лондона мы с Венсом говорили именно о Танганьике. И кое-какие успехи…
— При чем тут Танганьика! — раздраженно перебил его Вольтат. — Вернувшись из Вены, вы были у своего патрона, генерала Гизевиуса? Нет?! Ах, вот почему вы никак не можете понять меня… Вы не владеете новой ситуацией.
Вольтат подошел к сейфу, извлек тонюсенькую зеленую папочку.
— Вообще-то, генерал Гизевиус должен был показать вам этот документ… Но не можем же мы топтаться на месте. Ознакомьтесь.
Дорн раскрыл папку:
«Совершенно секретно. Военные вопросы. Берлин, 22 ноября 1937 г. План операции «Грюн».
Это был подробный плач захвата Чехословакии, всего государства в целом.
«Вот оно как обстоит… Это война. И это война с нами, с СССР».
— В общих чертах Гизевиус знакомил меня с этими разработками генерала Кейтеля, — как можно равнодушнее проговорил Дорн. — Но сейчас важнее сроки, дата…
— Вероятно, май. — Вольтат раздумчиво поднял брови. — Возможно, сентябрь. Слишком непростой вопрос. Мы еще не переварили Вену. В Вену фюрер планирует войти до пятнадцатого марта. Так что для «Грюн» май совсем не исключен…
Дорн покидал министерство экономики только с одной мыслью — срочно нужна связь. В данный момент канал у него мог быть только один: подпольная радиостанция Берлина. Вывести на подпольщиков мог Фред Гейден. Фред давно бросил свою автошколу и сейчас обучался в школе гитлерюгенда «Адольф Гитлер». Рекомендацию ему дал Макс Боу, приятель старшего погибшего брата Фреда. Ныне бывший штурмовик Макс Боу служил в гестапо в чине гауптштурмфюрера.
Дорн решил в дом Гейденов не ходить, а встретить Фреда у здания школы. Несмотря на ранние сумерки, над городом уже зажглась иллюминация — почти целый месяц Берлин праздновал возведение фюрера в ранг главнокомандующего вооруженными силами рейха.
В праздничной суматохе по-тихому упразднили военное министерство, Бломберга и Фрича отправили в отставку — за недопонимание стратегии фюрера. Особенно доволен был Геринг — со дня на день он ждал присвоения звания рейхсмаршала. Вместе с Бломбергом отставку получил и фон Нейрат — дабы в правительстве никто более не напоминал веймарские времена. Однако Нейрату намекнули, что его ждет в скором времени достаточно приличный пост — протектора Богемии и Моравии (правда, срок вступления в должность не оговаривался — Богемия и Моравия числились протекторатом рейха только в плане «Грюн», осуществление которого теперь полностью зависело от верховного командования вооруженными силами, в которое вошли Кейтель, Йодль, Браухич, адмирал Редер и, разумеется, Геринг — пока еще рейхсминистр).