Операция «Святой»
Шрифт:
— Вы должны, Курт, обратиться к народу по радио, — тихо сказал Миклас.
Президент все еще надеялся, что народные массы не позволят, австрийцы не дадут… О, эта псевдодемократичность! Еще в феврале Объединенный комитет профсоюзов обратился к президенту за разрешением провести сбор подписей под петицией в борьбе за независимую Австрию. Миклас настоял, чтобы в петиции прозвучала формулировка «За независимую, свободную, социальную христианскую и немецкую Австрию». Но комитет металлистов, а там сплошь все коммунисты, и их председатель Келер, тоже коммунист, вычеркнули
Утром, проезжая по улицам Вены, Шушниг видел массу радостного народа, который надеялся на счастливый результат плебисцита. Прошло несколько часов, и даже внешний вид улиц полностью изменился. Появились отвратительные типы, банды диких молодых людей, триумфально-шумные нацистские демонстрации, первые вооруженные отряды штурмовиков и эсэсовцев — матери попрятали детей, из скверов бежали старики…
«Может быть, я напрасно приказал Янзе подать в отставку? — подумал Шушниг о начальнике генерального штаба. — Но его действия слишком авантюрны и неосторожны. Он уповал на какие-то двести тысяч солдат, сто пятьдесят орудий. Но у Австрии нет современных танков! Я был прав, когда приказал отвести войска от границы, чтобы не провоцировать столкновений… А Янза упорствовал, якобы стоит лишь продемонстрировать силу, стоит только взять в руки оружие, и Гитлер повернет назад, ибо начать войну с Австрией для него означало бы перечеркнуть всю пропаганду о кровном родстве и стремлении австрийцев к аншлюсу. Но теперь даже если мы, я и Миклас, если мы отступим, на нашей совести не будет ни пятнышка австрийской крови, ни одной вдовьей и сиротской слезы…»
Звонок телефона. Нет, не международный. Шмидт схватил трубку.
— Шмидт! — крикнул громко, потом только повторял «да», «да». Голос его падал все ниже.
— Это опять Инкварт, — сказал он, опустив трубку на рычаг. — Он повторил ультиматум Гитлера. И добавил, что если он не будет к семи вечера назначен канцлером, то войска рейха, которые уже находятся на границе или приближаются к ней, начнут продвижение по всему фронту, и Австрия прекратит свое существование… Вторжение будет приостановлено в том случае, если в половине восьмого мы сообщим о назначении нового канцлера.
— Я с утра готов к отставке! — нервозно выпалил Шушниг. — Я устал в конце концов… От всей этой истории…
— В таком случае я тоже вынужден уйти в отставку. Я тоже переутомлен, — мрачно ответил Миклас. — Гвидо, что там у Скубла?
— Полицай-президент Вены уже докладывал, что граница у Зальцбурга закрыта полностью и железнодорожное сообщение с Германией приостановлено.
— Ну вот видите, Курт. — Шушниг подумал, что президент впадает в прострацию. При чем тут железнодорожное сообщение? Один танковый переход…
Шушниг опять посмотрел на площадь. Депутации не видно… Может быть, их пропустили? Он оторвался от подоконника, пошел к двери. Секретаря не было. На стульях для посетителей сидели штурмовики и офицеры СС. Шушниг захлопнул дверь.
— Там… Там они.
Миклас поежился. Зазвонил внутренний телефон. Шмидт, придерживая плечом трубку
— Канцлера просят выйти к депутатам Объединения профсоюзов.
Шушниг быстро вышел. Он больше не мог видеть обреченного лица Микласа.
В нижнем зале приемов собралось человек двадцать. Среди них был и Келер, коммунист из металлистов. Бем, социалист, председатель президиума Австрийского объединения профсоюзов, вручил Шушнигу петицию рабочих. Три предложения: безусловная поддержка режима против нацизма; нейтралитет в отношении Германии; поддержка правительства Шушнига после обещания канцлера выполнить требования рабочих — свобода политической деятельности и право признания социалистического мировоззрения, свободные выборы объединенных профсоюзов, право на издание ежедневной рабочей газеты…
«Эти люди в своей борьбе не стесняются использовать тяжелейший момент в судьбе родины!» — Шушниг усмехнулся.
Будто прочитав его мысли, заговорил Келер:
— Господин бундесканцлер! Нас разъединяют массовые могилы февраля тридцать четвертого года, но мы живем в одном с вами доме, и этот дом горит. Если мы сегодня потушим вместе пожар, мы завтра поговорим, какой порядок навести в доме. Мы за активную борьбу с нацизмом, но и безусловно выступать за защиту нынешнего режима мы не можем. Да, мы требуем осуществления наших жизненных требований. Времени для торга нет. Мы за то, чтобы войти в легальные организации борьбы без всяких условий.
— Вена перекроется баррикадами? Париж, девяносто третий год? — Шушниг покачал головой.
— Откройте арсенал, и мы их разгоним. — Келер отмахивался от предостерегающих жестов Бема.
— Не ищите предлога для коммунистической революции, — тихо проговорил Шушниг и направился к лестнице.
У лестницы стояли эсэсовцы. Шушниг видел, как они небольшими отрядами входят в здание и занимают комнату за комнатой, зал за залом. Выстрелов слышно не было, но оружие они держали наготове.
У кабинета Шушнига стоял Кальтенбруннер.
— Вы пришли арестовать меня? — спокойно спросил Шушниг. Если да, он не окажет сопротивления. Просто все это кончится…
— Пока я не имею подобных указаний, — ответил глава австрийских штурмовиков и лихо откозырял канцлеру.
Кабинет Микласа тоже охранялся эсэсовцами. Они пропустили Шушнига. Миклас встретил его вопросом:
— Вы позаботились о своей семье, Курт? — Встреча с профсоюзами его не интересовала.
— Я отправил жену и дочь в Будапешт, к родным.
— Рискованно, — заметил Шмидт. — Сегодня Вена, завтра Прага и Будапешт…
— Но ваша семья в Вене, ей ничто не угрожает, — усмехнулся Миклас. — Мои уехали в деревню. А для полной безопасности… Следует торопиться разве что в Москву.
— У вас еще есть силы шутить! — бросил Шушниг и снова занял свое место у окна.
— Что же остается, дорогой Курт… Мы в плену. Я принял вашу отставку. Обратитесь к народу. Срок ультиматума истекает. — Шушниг оглянулся на часы, он и не заметил, как ушло время, без двадцати восемь…