Операция «Святой»

Сиренко Владимир Михайлович

— Не имею чести состоять в родстве. Я член национал-социалистской партии. До тридцать четвертого года был офицером СА.

— Да это-то все я знаю… Меня интересует степень близости с Гессом. То, что я хочу передать ему, а по возможности и фюреру, предполагает огромную степень доверительности.

— Располагайте мной…

— Мы сейчас крайне заинтересованы только в одном: в мире. Бомбардировка Праги означает войну. Тактика в отношении чехов — не стрелять, но душить. Душить! — Глаза Вильсона вспыхнули. Он промолчал, ожидая реплики собеседника, но молчал и Дорн. Вильсон оценил это молчание. — Кажется, гонг, — тихо сказал, когда пауза уже не могла больше растягиваться. — Обедать зовут. Вы приглашены, знаете? Нэнси уполномочила

меня передать вам ее приглашение.

Дорн уселся на предложенное место за обеденным столом, во главе сидели леди Астор с мужем. За обедом оказалось девять приглашенных. Профессора Дворника и О’Брайна среди них не было.

— Конечно, если он не покорится, придется поискать замену господину Гитлеру, — барски разглагольствовал Джозеф Кеннеди, словно не замечая присутствия Дорна, очевидно, его присутствие и требовалось, чтобы Кеннеди мог высказать в том числе и эти соображения. — Но мы, американцы, мы целиком поддерживаем линию на сближение с Германией, стоит ли во главе ее господин Гитлер или господин Гесс.

— Гесс — большой сторонник нашего сближения, — заметила леди Астор и поглядела в сторону, где сидел Дорн. — На сладкое сегодня саварен. Для тех, кто избегает французской кухни, рисовый венок по-флоридски.

Вдруг лорд Астор поднял голову от тарелки.

— Главное, это отделить Бенеша от Сталина, — прожевав, внятно сказал он. — А там вот-вот начнутся переговоры с русской военной миссией. Что же касается Франции, с ней мы, безусловно, договоримся, если найдем, с кем там можно говорить. — Астор очень искренне улыбнулся, и Дорн понял, что он красив. Должно быть, в молодости они с Нэнси составляли блестящую пару. — Блюм уже вовсе несостоятелен, — продолжал лорд Астор. — Париж ждет со дня на день падения его кабинета. Эти правительственные кризисы вошли у парижан в моду, даже в привычку, как бриоши с медом по утрам. Не знаю, что они там себе думают… Но наиболее вероятна кандидатура Поль-Бонкура, а тот относится к Бенешу с искренностью…

— Я слышал о другой кандидатуре, — перебил Астора Вильсон. — Поль-Бонкур с Даладье не уживется. Жорж Боннэ — вот идеальный для Даладье министр иностранных дел. А тот давно не только пакт с русскими, но и пакт с чехами мечтает выбросить в корзину, чтобы не мешали процессу сближения с Германией… Боннэ современно мыслит.

— Так и дай бог! — громко вздохнул Астор и снова опустил нос в тарелку.

Хозяйка дома выглядела отрешенно. Когда подали сладкое, она слегка поковыряла фруктовой вилочкой, поднялась из-за стола и пересела к камину. Откуда-то взялась рабочая корзинка, и леди Астор принялась штопать чулки. Дорн поразился. Что это, игра в бережливость? Демонстрация экономности? При ее-то миллионах! Дорн обнаружил, что, кроме него, пожалуй, никто не обратил на поведение леди Астор ни малейшего внимания. Видимо, не в первый раз…

Когда очередной чулок с сеточкой заплатки был готов, леди Астор отложила рукоделие, поднялась со своего стула у камина, вернулась к столу и, не присаживаясь, зазвонила в колокольчик:

— Я все знаю! — громко возвестила она тоном пифии. Глаза ее и в самом деле блестели ненормальным блеском медиума. — Нужен четкий план. Нужно предугадывать и предвосхищать все действия Гитлера, нужно опережать любой его шаг настолько, чтобы инициатива, думал он, исходит не от него, но ему на пользу… Нэвиль будет действовать. Только так мы сможем помочь мистеру Гитлеру в его делах! Ибо мистер Гитлер уже действует, и успешно, не так ли, мистер Дорн? — Глаза пифии остановились на лице Роберта Дорна.

21

Дорн приехал в самый фешенебельный цветочный магазин Лондона. Если люди Лея смотрят за ним, визит к Багратиони будет понят так, как желательно Лею. Если слежки нет, что ж, цветы для девушки — это всегда цветы для девушки. Дорн долго ходил между японских хризантем, французских калл, отчего-то они ассоциировались у него с кладбищем,

наверное, оттого, что такие всегда продаются у входа в Хайгет, стоял подле польских гвоздик и драгоценных орхидей, они показались бездушными, испанские розы были прекрасны, как ювелирная бутафория, и только. Для Нины хотелось что-то совершенно необычайное. А может быть, и напоминающее о Родине. Да, именно — хотелось цветов России. Но было бы смешно, наверное, думать о ромашках и васильках… И тут Дорн увидел куст сирени. Он цвел белыми гроздьями в большой, полной чернозема бочке. Наломать бы, как всегда это делалось в ленинградских дворах — с хрустом, с поиском пятилистного «счастья»… Отчего-то говорили, что сирень надо именно ломать — тогда буйно зацветет и на следующее лето.

— Скажите, мисс, — обратился Дорн к продавщице, заботливо перебирающей гиацинты, — не мог бы я приобрести букет сирени?

— Букет? — удивилась девушка. — Мистер не ошибся, букет?

«Что ее шокировало? — засомневался Дорн. — Ну, разумеется, букет, а не эту кадушку с деревом…» — но почувствовавшуюся неловкость поспешил загладить:

— Вы могли бы предложить иное оформление цветов?

Девушка смущенно улыбнулась:

— Разумеется, сэр. Нам ведь придется срезать соцветия, грубые стебли будут выглядеть не слишком эстетично, никакая лента не исправит положения, я бы предложила корзину сирени… Корзина, и конечно, лента. Вы намерены делать вложения? Подарок, письмо? — осведомилась продавщица.

Дорн достал бумажник и расплатился.

— Вложений не будет, отправлять по адресу тоже не стоит, я заеду за корзиной примерно к половине седьмого…

…К усадьбе Бивер-хилл Дорн подъехал, точно соблюдая ранее условленное время. Дворецкий принял корзину сирени, но Дорн так и не смог прочитать что-то на его бесстрастном лице, оно замкнулось еще больше, словно его постоянный лозунг «это меня не касается» оказался выписан куда крупнее. «Конечно, ему не по вкусу, что какой-то задрипаный немец с биржи преподносит цветы хозяйской дочери», — усмехнулся Дорн про себя. Занятый цветами, дворецкий сказал, что хозяин ждет господина Дорна в радиорубке.

Они не виделись несколько месяцев. Из Берлина Дорн не отправил Багратиони ни одного письма. Ни ему, ни Нине… Оба понимали почему.

— Эмоции потом, — остановил Багратиони первые приветственные и радостные слова Дорна, — будет у нас на них время. Кстати, я скоро стану дедом. У Юлии кто-то ожидается. Поужинаем втроем, все расскажу за ужином. Ты, я, Нина.

Дорн заметил, с каким насилием над собой произнес Иван Яковлевич имя дочери. Ему действительно было неприятно, что именно сегодня Нина, будто предчувствуя появление Дорна, наотрез отказалась ехать с матерью и сестрой в Лондон — Багратиони заранее позаботился о билетах в Ковент-Гаден. Придется выдержать ее встречу с Дорном. Где-то все же была совершена ошибка? Когда им обоим, и Дорну и Багратиони, показалось, что самым удобным способом общения окажется переписка с Ниной. Переписка молодых, красивых, сильных людей — теперь Багратиони уже не думал, что то был единственно разумный способ. Нина менялась на глазах, едва приходила почта. А уж если там оказывалось письмо Дорна!.. Да и этот вот красивый денди прямо цвел на глазах, как та сирень, только появилась Нина… Багратиони буркнул сердито:

— Ты прямо-таки женихом подкатил, — выдал затаенное.

— Мне был нужен внешний рисунок повода, — ответил Дорн. — За мной, боюсь, присматривают.

Багратиони только крякнул.

— О’Брайн сделал нам королевский подарок. — Дорн умышленно резко перешел к делу. — В Центр со ссылкой на О’Брайна следует передать: патриарх Мирон собирается провести в Варшаве переговоры о совместных действиях Польши и Румынии против СССР в случае попытки Красной Армии прийти на помощь Чехословакии… Это решение будет оформлено к июню, на этот срок запланирована встреча румынской военной делегации с представителями польского генштаба.