Операция 'Вечность'

Петецкий Богдан

– Из интереса, - коротко бросил он.
– Этого мало?

– Кому как, - ответил я.
– Мне уже не интересно. Кстати, второй раз я с техником беседовать не стану. Можете делать что угодно, но этого ящичка в нашем доме не будет. Все.

Он посерьезнел, взглянул на меня, насупив брови, и глухо спросил:

– Это твое последнее слово?

Я кивнул.

Уходящая вдаль, как бы нехотя сужающаяся лента тахострады воочию опровергала постулат о параллельных прямых. Там, где обочины шоссе должны были пересечься, их срезала линия горизонта. Именно туда, словно в погоне за светом собственных фар, я вел машину. Только мне некого и нечего было догонять.

Портер грузно покачивался, двигатель работал в полную силу, я входил в виражи на такой скорости, что меня вдавливало в стенки. Стрелка спидометра застыла на последней - красной отметке, на щитке вспыхивали и гасли огоньки, но все это не имело для меня никакого значения. Я то перелетал по виадукам фиорды, то погружался во тьму туннелей, то надо мной нависали бурые гранитные стены, то я несся по открытому пространству, залитому солнцем. Поселки оставались в стороне, тахострада проходила над соединявшими их цветными лентами эскалаторов и многополосными шоссе, по которым двигались большие тяжелые машины.

Знакомый дорожный знак. Я, не раздумывая, взял руль на себя и, не снижая скорости, свернул вправо. Портер затрясся, казалось, теперь-то он обязательно вылетит с дороги. Но, разумеется, этого не случилось. Я снова вышел на прямую, дорога уходила вверх, увидев знакомый съезд, я притормозил и свернул. Километра через полтора боковая дорога уперлась в небольшое каменное плато, отгороженное от пропасти барьером. В углу, зажатый между замшелыми каменными глыбами, стоял розовый домик. Нигде ни души. Я выключил двигатель, оставил портер посреди дороги, подошел к обрыву, не раздумывая, перелез через барьер и оказался на узком каменном выступе над пропастью. Надо мной отвесно вздымалась двухметровая каменная стена. В тысяче метров ниже темнела вода фиорда. Правее - игрушечный макет порта и море, словно на обложке детского альбома. Вокруг - застывшие цепи гор.

Я вздохнул. Здесь состоялось мое знакомство с горами. Мне было двенадцать лет. Потом я бывал тут часто. Пока не пришла пора дальних странствий.

Приезжал я сюда и с Финой. Трассу всегда выбирала она вставала, морщила лоб, долго вглядывалась в какую-нибудь вершину или перевал, потом молча направлялась прямо к намеченному пункту. Мои права начинались только на стене. Тогда она говорила: "Ну, главное позади. Остальное зависит от тебя..."

В ушах звучал ее голос. Я улыбнулся. Мне казалось, что от чувств, с которыми я не в силах был совладать еще сегодня утром, не осталось и следа. Я замер, боясь, как бы эта мысль не разрушила тонкую пока пленочку, затянувшую за эти несколько часов растревоженную утренними событиями рану.

Я просидел еще пять, может, десять минут, потом с трудом встал и оперся спиной о скалу. Сверху скатился камешек. Я понял, что мое одиночество нарушено, нехотя поднял голову и увидел пожилого мужчину. Черная с проседью борода, из-под странной круглой шляпы выбиваются длинные волосы. Мы смотрели друг на друга, он - отвесно вниз, я - вертикально вверх, запрокинув голову. У меня заныла шея, но я не в силах был оторвать взгляд от его лица.

– Будешь прыгать?
– проговорил наконец старик. Он не шутил. И не предупреждал. Так можно говорить с самим собою, когда в радиусе многих километров нет ни души.

– Пока не знаю, - сознался я.
– Любопытствуешь взглянуть?

– Можно бы...
– проворчал он.

Я отвернулся и, хватаясь за скользкие скобы в камне, взобрался наверх. Бородач посторонился, но все еще продолжал смотреть вниз, будто рассчитывал увидеть, как я там парю, раскинув руки. Я встал рядом с ним.

На туриста он не походил. Скорее на героя фильма из жизни древних пастухов.

– Еще не все потеряно, - сказал я наконец.
– Может, кто-нибудь придет...

– Нет...
– ответил он не сразу.

Он постоял еще немного, потом, не удостоив меня взглядом, с трудом выпрямился. Ловким движением плеча поправил старый, полупустой рюкзак и направился было к домику, но неожиданно остановился, словно вспомнив что-то, повернулся ко мне боком и спросил:

– Тебе что-нибудь надо?

– Не знаю, - ответил я бездумно. Он кивнул, будто именно этого и ожидал. Видимо, уже смирился с мыслью, что людям от него ничего не нужно. Либо они не знают, чего хотят. Он обошел портер и скрылся в домике. Оттуда донесся приглушенный стук, словно кто-то скинул ботинки на деревянный пол, и воцарилась тишина. Я переждал немного, потом оттолкнулся от барьера и, не соображая еще зачем, направился к домику. Это был типичный горный приют, где можно напиться молока, достать мозольный пластырь и связаться, допустим, с базой на Ганимеде.

– Ну?
– услышал я, как только приоткрыл дверь.
– Придумал?

Внутри было темно. Окна выходили на север. Кроме небольшой стойки и полок с продуктами мне удалось высмотреть лишь одно-единственное кресло.

– Воды не найдется?
– спросил я.

В темноте послышалось тихое ворчание. Потом над стойкой загорелся желтый свет. Старик поднялся, порылся в посуде, подал мне большую прозрачную кружку. Вода пахла дождем.

Я выпил, глубоко вздохнул и наугад протянул руку с пустой кружкой. Старик опять заворчал, бросил кружку в угол и вернулся в кресло.

– Вы, небось, боялись, что я упаду?
– начал я, лишь бы что-то сказать.

Молчание. Надо идти. Оставить его в покое. Но ведь он сам спрашивал, не надо ли мне чего. Я мог ответить, что мне нужен именно он.

– Откуда вы?
– спросил я.
– Местный?

Он долго раздумывал, прежде чем ответить.

– Местный и не местный. С гор.

– Водили экскурсии?

– Водил. Ты меня знаешь?

– Я ходил один. Вернее, с девушкой. Давно.

– Давно, - неожиданно подтвердил он.
– Теперь уже никто не ходит. Разве что полюбоваться фиордом... Но в горы не ходят, - повторил он. В его голосе не было сожаления. Он просто отметил факт.

– Как не ходят?
– удивился я.
– Почему?

Он не пошевелился.

– Потому что нельзя убиться...
– проворчал он.

Это объясняло все. Нельзя убиться...

И неожиданно меня осенило. Горы - это испытание. Одно из тех, какие имеют смысл лишь тогда, когда не известно, чем все может кончиться. А теперь это испытание можно повторять до бесконечности. Даже не потому, что невозможно убиться. Перестало существовать ограничение во времени. Никто не идет в горы, самое большее - приезжают посмотреть отсюда на залив.

Лучшего приговора операции "Вечность" не придумаешь. А ведь горы - всего лишь один из возможных вариантов. Можно привести их тысячи. Здорово нам удружили. Сами не представляют, как здорово...

– Вы не можете умереть, верно?
– спросил я, еще не успев как следует подумать.

Он рассмеялся. Вряд ли такое случалось с ним чаще, чем раз в десять лет.

– Я?
– пробормотал он наконец.
– Нет, сынок. Я слишком стар. Ни папочки, ни мамочки... Я свое прожил... Ты - другое дело. Может, когда-нибудь вернешься сюда. Я не могу умереть, надо же...
– он опять рассмеялся.
– Отлично ты это придумал, сынок...