Оперативник
Шрифт:
— А потом не хотели впускать. Убить попытались. Почему? — хитро улыбнулся Фома. — Думай, соображай. Я подсказать не могу, меня нет, не забыл? Это ты сам с собой разговариваешь, только мозг все подстроил, чтобы ты себе сумасшедшим не казался.
Теперь белое полотно было не над головой Ивана, а у него под ногами, где-то далеко-далеко внизу. От горизонта до горизонта. А сверху — свет, яркий, мягкий, белый и легкий.
При взгляде вниз начинала кружиться голова.
— Нет, они не хотели меня отпускать. Токарев
Фома насмешливо промолчал.
— Не смотри на меня так, если уж не помогаешь, так и не отвлекай! — крикнул Иван.
Начинался ветер, он подхватывал слова и уносил их в бесконечность.
— Я не отвлекаю, — снова улыбнулся Фома. — Я делаю только то, что хочешь и знаешь ты. Тебе нужно, чтобы какие-то неприятные вещи тебе сказал кто-то другой, чтобы исходило это неприятное знание не от тебя, а от кого-то чужого. От Фомы Свечина, например.
— И что же я не хочу произнести сам?
— Все упирается в одно — с кем и ради чего я встретился в том доме. С кем-то таким, которого можно было похитить только там, в руинах. Похитить тайно даже от галат. И так, чтобы никто, хоть сам Дьявол, не узнал, кто именно его похитил. И похоже, они не смогли заполучить этого человека. Иначе ты был бы не нужен.
Ветер усиливался, по полотну внизу бежали волны, и теперь это было похоже на море, на молочно-белое море.
— Время заканчивается, — сказал Фома. — Я, собственно, почему появился здесь…
— Не слышу! — крикнул Иван.
— Я появился здесь, чтобы сказать тебе! — крикнул Фома. — Слышишь?
— Слышу!
— Не забудь сказать, что ты знаешь Токарева.
— Дьяволу?
— Дурак! Тем, кто тебя будет убивать! Не забудь сказать, что его знаешь, только не называй его имени. Ни в коем случае не называй! Ты должен будешь все решить сам…
— Что решить?
— Решить, прав я был или нет… И стоит ли заканчивать то, что я начал. Только сам. Я так до конца и не разобрался, тянул, сомневался и умер. У тебя есть шанс. И то, что Дьявол тебе помогает… — Ветер отшвырнул Фому прочь, понес его вниз, к кипящему белой пеной океану.
Иван закричал, бросился было вдогонку, но перед глазами сверкнула молния.
— …Живой? — спросил Круль.
Белой бездны не было — была большая комната, из-за низкого потолка казавшаяся еще шире. Были грубо побеленные стены, железная дверь, два плоских светильника на потолке и прямоугольная жестяная труба вытяжки над дверью.
И были два бетонных столба посреди комнаты.
К одному столбу был привязан Круль. Ко второму, лицом к предавшемуся, — Иван. Лицо Круля было испачкано смесью грязи и запекшейся крови. Своего лица Иван не видел, но саднящая боль правой скулы и ощущение стянутой, пересохшей кожи позволяли заподозрить, что и он выглядит не лучше.
— Молодец, очнулся, — сказал Круль. — А мы — фраера,
— По… — В горле запершило, Иван закашлялся, попытался сплюнуть, но вязкая слюна повисла на губе. — Почему фраера?
— Так красиво убежали… И даже не подумали, что нас гонят в ловушку… А там открыли вентиль… Ты что, действительно не слышал о газе-усмирителе?
— Слышал, — сказал Иван, все еще стараясь сплюнуть слюну. — Но не… не пробовал раньше…
— Я тоже. На вкус — мерзость. И действие… Какой фигни я только не насмотрелся! — Круль облизал потрескавшиеся губы. — И сушняк дикий, как после трехдневной попойки…
— А где Янек и Хаммер? — спросил Иван.
— У тебя за спиной, на столбах. Только рты у них заклеены. А нам отчего-то вышло послабление, — Круль усмехнулся. — Вон Янек подмигивает, а Джек выпучил глаза, пытается понять, будет сегодня верстак для него или нет… Не бойся, Хаммер, будь молотком. Тебе бояться нечего, я тебе соврал — пойдешь ты в рай без пересадки сразу после смерти. И Янек — у него, как у отважного Охотника за демонами, пожизненная индульгенция, извини за выражение. Так что побудем немного вместе, а потом…
— Тебе трепаться не надоело? — спросил Иван.
— Нет, а что?
— Кто нас принял?
— Когда я пришел в себя, тут уже никого не было. Только мы, прикрученные к столбам. Не знаю, что там у меня за спиной, но ты обратил внимание на то, что пол кафельный, в углу есть умывальник со шлангом, а в полу несколько стоков. Тебе видно?
Иван покрутил головой — шланга он не увидел, а стоки и кафель действительно были.
— О чем это нам говорит? — спросил Круль и сам ответил: — А говорит это нам о том, что здесь можно совершенно спокойно резать человека в мелкое крошево, потрошить и шинковать, а потом легко смыть все водой из шланга.
— Ну?
— Тебе не страшно?
— Пока ты не начал нести эту околесицу — не было страшно.
— А теперь?
— А теперь я боюсь, что ты будешь городить ерунду до самой смерти.
— Буду, — кивнул Круль. — И долго. Быстро нас не отпустят. Ты же знаешь такую штуку: поставят видеокамеру, включат и начнут нас убивать. С патетикой, с драматическими паузами, с назидательными монологами. Вот, мол, что бывает с операми, когда они связываются с преступившими. И так будет со всеми.
— Круль, я тебя ни о чем не просил, теперь настал момент — прошу, заткнись, пожалуйста. Мне и так хреново…
— Понимаю. Ребятам у тебя за спиной еще хуже… Или лучше, не знаю. Они попадут в рай, но сейчас им заклеили рты, чтобы, значит, не кричали. Следующий за ними — я. Рвать меня будут с особым старанием, нечасто удается заполучить Старшего Администратора Центрального офиса, но, сколько бы у них это ни тянулось, когда-нибудь закончится. И вот тогда я сполна получу по своему Договору.