Оперативник
Шрифт:
— К дороге на Иерихон, только там все отмечено и даже перекрыто дверями и замками, — пояснил Ян. — Выйти-то мы выйдем, только нас там могут ждать. Вектор мы указали однозначно, просчитать куда мы идем и где выйдем — пара пустяков.
— И возле Святого Петра, и возле дороги на Иерихон…
— И туда и туда, — согласился Ян. — Вообще-то, от Старого города можно пройти наперерез и к Петру нас не пустить.
— И что же делать?
— Можно идти ниже, на другой
— Мы еще и этот не прошли, — буркнул Круль.
— Что?
— Ничего, это я так. А с того уровня куда можно уйти?
— В Старый город, например. Но выходов я толком не знаю, придется искать. Возле Святой Анны, кажется, у кафедрального… Нужно будет искать…
— Что будем делать, Ваня? — спросил Круль. — Не знаю как ты, а я не рвусь в Старый город. Там-то мы наружу выскочим, а вот из самого Старого города…
— Рванули к Святому Петру, — Иван понял, что сморозил двусмысленность, и засмеялся.
— И шутки у тебя тупые, — сказал Круль недовольным тоном. — Это вон у них есть шанс, причем у Янека — почти гарантированный. А для нас с тобой…
— Не начинай, я уже эту песню знаю наизусть, по поводу задания о спасении моей жизни, но не любыми средствами. Просто заткнись и… — Иван замер.
Он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, воздух превратился во что-то твердое и шершавое, забил глотку.
Иван выронил оружие и фонарь, схватился за горло. Фонарь упал на пол, покатился и замер, наткнувшись на камень. Луч уперся в стену.
Ноги ослабли, колени подогнулись. Пол бросился навстречу, больно ударил в лицо. Рядом, лицом в освещенный круг, упал Круль. Глаза его были открыты, в них Иван успел прочитать удивление и досаду.
И все исчезло.
— …Привет, — прозвучало откуда-то сверху.
— Привет, — автоматически ответил Иван, задирая голову и пытаясь рассмотреть на ярко-белом фоне того, кто с ним так панибратски поздоровался.
Маленькая темная фигурка. Крохотная, выглядящая точкой на бесконечно громадном листе бумаги. Кто-то очень большой взял да и поставил точку огромным карандашом.
— Как дела? — спросила фигурка, и голос ее прозвучал громко, отчетливо, словно фигурка была совсем рядом. — Давно тебя не видел…
Бумага была белой, такой белой, что резало глаза. До слез.
— Я тебя и сейчас не вижу, — ответил Иван вроде бы тихо, но голос прогремел так, что по белой бумаге прокатилась концентрическая волна, и оказалось, что не бумага вовсе это, а ткань — белоснежная, гладкая, плотная.
— Ты присмотрись, — посоветовал голос, знакомый голос.
Иван присмотрелся. Черная точка стала увеличиваться — крохотная
— Здравствуй поближе, Ваня, — сказал Фома и улыбнулся печально.
— Руки я тебе не подам, — предупредил Иван.
— А я и не смог бы ее пожать. Ты еще живой, а я… Ты знаешь. И кроме того, я ведь тебе только мерещусь. Ты бредишь, вот я и пришел…
Фома всегда говорил то, что думает, не задумываясь над тем, как будут его слова восприняты, какое впечатление произведут.
— Ты в раю? — спросил Иван.
— Наверное, — пожал плечами Фома. — В Аду меня нет, тебе ведь Круль говорил. А он знает, что говорит… Дальше — простая логика. Если меня нет в Аду, значит, я в Раю… Это не я тебе говорю, это ты сам придумал. Мозги работают, даже в таком состоянии…
— Ты зачем меня подставил?
— Ты о хлебе с солью? — Фома улыбнулся. — Понимаешь, мне нельзя было попадать в Ад. Я знал такое, что Дьяволу знать было не положено.
— Но ты же исповедовался, я знаю, — сказал Иван.
— И они так думали, — ответил Фома. — Они следили за тем, чтобы кандидаты на устранение были безгрешны, получили отпущение и так далее и тому подобное… Токарев точно знал. Он всегда это отслеживал. Им не я был нужен, не Фома Георгиевич Свечин, а тот, с кем я разговаривал.
— Они его не забрали?
— Нет. Иначе я был бы мертв до твоего прихода. А я выжил. Значит…
— Значит. Эти четки — его?
— Его.
— И взорвали дом, чтобы уничтожить что-то важное?
— А ты как думаешь, Ваня? Они хотели уничтожить нечто важное, но вот уничтожили или нет… Они решили, что я тебе успел что-то рассказать. Или написать в мобильнике. Потому тебя так допрашивали, потому и не убили сразу.
— Почему? — удивился Иван. — Тот же Токарев мог сразу вечером меня пьяного и расстрелять. Или поручить это Квятковскому…
— Не мог, — покачал головой Фома. — Ты бы попал в ад, все стало бы известно Дьяволу. Токарев убил Александрова. Он не хотел светиться, Ваня!
— Но ведь я тоже исповедовался в пятницу.
— У меня в кармане были хлебные крошки и крупинки соли, прости. Такие штуки обязательно проверяют в Конюшне. На всякий случай.
— И тут ты меня подставил…
— Дурак, я тебе жизнь спас. Если бы не это, тебя убили бы сразу. Безгрешного сам Токарев бы и порешил. Или помощнику приказал. После того как я вроде бы Божье перемирие нарушил, галаты могли делать все что угодно.
— Меня не хотели выпускать из города, — напомнил Иван. — Зачем?