Оперативное вмешательство
Шрифт:
Нечай сразу как-то «сдулся» и, покосившись на стволы «АК-12», обреченно махнул рукой.
– Война, что ли, началась? – только и смог спросить Нечай.
– Если бы началась война, господин Нечай, я бы вас просто застрелил. Прямо здесь, на месте, за попытку саботажа! – отрезал Громов.
Бригада грузилась уже вторые сутки, все бегали в мыле, начиная от последнего солдатика до комбрига Разумовского и его штабных. По нормативу погрузка батальона занимает шесть часов, но теперь ее сократили на час, стараясь как можно быстрее выпихнуть бригаду из Чернигова.
– Быстрее, Фокин, что вы копаетесь! –
– Не могу знать!
– Тьфу! – сплюнул себе под ноги Карп и еще раз повторил: – Быстрее, мать вашу! Каждая секунда на счету.
– Похоже, хана настает Черемису! – процедил Ноздря. – Сожрет его Карп!
– Сожрет, значит, за дело! Нельзя же быть таким раздолбаем! Мы грузимся, а взводный слинял.
– Поди, к очередной хохлушке под бочок «отскочил», – встрял в разговор Горелкин.
– Если завидно, так завидуй молча! – заявил Ноздря. – Тебе-то что Черемис плохого сделал?
– Вопрос, что он сделал хорошего? – философски ответил Горелкин, явно нарываясь на скандал.
– А ну цыц, оба! – прикрикнул Фокин. – Давайте тащите еще трос, будем ствол стопорить.
Старший лейтенант Сергей Черемисов, переведенный в роту Карпа откуда-то с Урала из территориальной части, по непонятной причине пользовался бешеной популярностью у местных барышень. То ли язык у него был хорошо подвешен, то ли еще что, но у Черемисова подружки менялись едва ли не каждую неделю. Свое офицерское жалованье он почти целиком спускал в черниговских кабаках и на какие средства жил дальше, никому не известно.
К службе лейтенант относился «с прохладцей», чем доводил Карпа, похожего внешностью и характером на прусского юнкера, до исступления. От расправы и вылета на гражданку с «волчьим билетом» Черемисова спасало только одно: он был отменный стрелок. Если танк под командованием старлея выходил на огневую директрису, то ему равных не было во всей бригаде, а может, и корпусе.
Наконец «Барс» был намертво закреплен и готов к транспортировке.
– Слышишь, Ноздря, сгоняй, посмотри, где там кухня. А то из меня сейчас «сухпай» через уши полезет!
Довольно кивнув, Ноздря спрыгнул на насыпь и мгновенно растворился в станционной суете.
Едва он исчез, как возле эшелона снова нарисовался зампотех роты, идущий вместе с батальонным «технарем», старшим прапорщиком Кацурой, они тщательно осматривали закрепленные танки и БМП.
– Господин старший прапорщик, разрешите обратиться! – вкладывая во фразу максимум уважения к старшему по званию, спросил Фокин.
– Слушаю, сержант. У вас есть минута, – отозвался замотанный и раздраженный Кацура, сверля Савву недобрыми серыми глазами.
– Из-за чего нас по тревоге подняли? Большие маневры? Или что-то…
Кацура, услышавший вопрос уже, наверно, тысячный раз на дню, взорвался:
– Ты дебил, что ли, сержант?! Когда надо будет, тогда все и скажут. Задрали уже со своими вопросами! Показывай лучше, как агрегат свой закрепил!
Осмотрев намертво прикрученный «Барс», Кацура успокоился и, буркнув что-то типа «молодцы», пошел дальше. Стоящий чуть дальше Ващенко показал Фокину чумазый кулак и выразительно провел ладонью по горлу.
– Че, нарвался, сержант? – заныл Горелкин.
– Не нарвался! Чего скулишь-то заранее? Что ты за человек, Горелкин? Еще ничего не случилось, а ты уже ноешь? А если завтра война? Как тогда, четыре года назад из-за Украины? Тогда тоже, как сейчас, по тревоге сдернули и сразу – в бой.
Ноздря появился так же неожиданно, как и исчез, вынырнув из мельтешащего круговорота людей в камуфляже. Он был насуплен и зол как черт.
– Хрен нам, а не кухня! – с ходу заявил он. – Сейчас с гренадерами потер, так они говорят, что тыловиков и дивизион ПВО первыми отправили еще ночью… Так что жрать будем сухпай, пока на место не прибудем.
– Так куда перебрасывают-то?
– А черт его знает! Но пацаны говорят, что весь «Славкор» подняли вместе с нами.
Савва прикинул полученные данные. Если сдернули весь корпус, то это уже очень серьезно. Либо крупные маневры, либо что-то похуже.
Еще очень напрягало молчание господ командиров. Обычно, слух о каких-либо событиях доходил до служивых за пару дней до событий. Но в этот раз все было по-другому. Фокину не довелось поучаствовать в украинской кампании, но Леха Гарин из соседнего взвода успел повоевать. Именно он рассказывал, что тогда, четыре года назад, было все так же. Внезапная тревога, полное радиомолчание и секретность, молчание офицеров, марш в неизвестность, и вот здравствуй, «ненька Украина»!
* * *
Что было дальше до утра 16 июля, полковник Громов уже помнил смутно. Сорвать приказом целую танковую бригаду и бросить ее вперед – это получить филиал ада в отдельно взятом месте постоянной дислокации. Все носятся как ошпаренные, в эфире царит мат-перемат, бесконечные колонны боевых и транспортных машин тянутся по шоссе, заранее перекрытому военной автоинспекцией – крепкими парнями в белых шлемах, спокойно выслушивающими возмущенные крики застрявших в пробках водителей.
Слава богу, марш оказался недолгим, чуть больше двадцати верст, до черниговской узловой станции, где был приказ грузиться на эшелоны. Тут же объявили еще один ожидаемый приказ: соблюдать режим радиомолчания. Несмотря на тотальное развитие информационных технологий, спутников-шпионов, многим эта предосторожность покажется архаикой. Но это не так, засечь движение воинских эшелонов – это одно, но знать точно место и время их прибытия – это совсем другое. Куда двинется погруженная на железнодорожные платформы танковая бригада и весь корпус? К польской или венгерской границе? Под Луцк, Львов или Ковель? Есть о чем задуматься аналитикам НАТО и почесать гладко выбритые щеки.
Оторвавшись на полчаса от погрузочной суеты, чтобы перекусить, Громов оказался в небольшом придорожном кафе.
Кафе было неплохим, по крайней мере, шашлык вкусный, но общее впечатление смазывало наличие на террасе караоке, вокруг которого толпилось несколько объемных тетушек, напоминающих работниц прилавка…
– Жжженщщина все-егда права-а-а!!! – снова завопила одна из тетушек дурным голосом, распахнув свою золотозубую пасть под аплодисменты товарок. По замученной официантке и очумевшему от воплей бармену было видно, что гражданки бухали давно и не в первый раз исполняли этот номер.