Оператор моего настроения
Шрифт:
— Не бойся, не трону, — усмехаюсь, а саму подмывает вцепиться в ее крашеные волосы и оттаскать за них, вырывая клоками.
"Нашел же с кем… Получше что ли выбрать не смог, если уж решил оторваться? Или настолько прижало, что трахнул первую, кто попался под руку?"
Только в горле клокочет все сильнее, и чем больше смотрю на это нелепое подобие девушки, тем больнее становится внутри. Разноцветные волосы, размалеванное ярким макияжем лицо, тонкие губы, плоская грудь, намек на бедра — чуть ли не мальчишечье телосложение… В голове шкрябает
"Сука, да ты охуел!"
Рывком отбрасываю одеяло и только сейчас вижу, что Макс лежит раздетый по пояс и на его бледном лице нет никаких эмоций. Словно в кровати не живой человек, а бездушная фарфоровая кукла в полный рост с закатившимися глазами.
— Макс!? — хлопаю его по щекам, — Макс! Макс!!!
Пульса нет на запястье и едва прощупывается на шее. Я наклоняюсь над обескровленными губами, пытаясь уловить дыхание, и, рыча, подскакиваю на ноги, ловя за волосы метнувшуюся к выходу сучку с вещами в руках. Вцепляюсь в них мертвой хваткой и со всей дури дёргаю на себя.
— А-а-а! Отпусти! Совсем больная!?
Только я не слышу ни ее воплей, ни звука пощёчины, после которой полуголое недоразумение летит на пол и, вытаращив глаза, отползает обратно к балкону, а у него скрючивается, прижимая к щеке ладонь.
— Села! — рявкаю, показывая пальцем на стул. — Двинешься, убью!
— Хватит! Я больше не играю! Это уже перебор!
— Перебор!? Я сейчас тебе такой перебор устрою, мало не покажется! — ору на нее, делая шаг вперёд, чтобы отвесить ещё одну пощечину, а лучше две, и рычу от раздражения.
Чья-то рука, перехватывает мою ладонь буквально в миллиметре от щеки крашеной сучки, не давая завершить то, что я хочу сделать.
— Гуря, аккуратнее. Она беременная.
— Максимально нежно все, босс. Елизавета Павловна, тихо! Не рыпайтесь…
Только я выкручиваюсь и все же влепляю пощечину левой рукой, шипя дикой кошкой, что получилось слишком слабо.
— Еля, хватит!
Оборачиваюсь на голос, произнесший мое имя. Фил. Не Макс. Он все так же лежит на кровати, а я тут… вместо того, чтобы… Сорвавшись в слезы, бросаюсь к нему, хлопаю по лицу, завывая и умоляя открыть глаза.
Мимо пролетают вещи, брошенные Филом к балкону:
— Оделась! Гуря, чё там со скорой?
— Без нее обойдёмся. Я Слуеву лучше позвоню.
— Еля, как Клей? Давай завязывай реветь и включай врача. Нашатырь там или что надо?
— Я ветеринар…
— Да похуй! Тащи лекарства и делай что надо!
Лающие, звенящие льдом команды прошибают мою истерику. Я срываюсь за аптечкой привезенной из дома, переворачиваю ее и с бутыльком нашатырки в дрожащих руках возвращаюсь к Максу. За спиной раздается металлический лязг, и после него, в ответ, от балкона жалобный скулеж.
— Заглохла!
— Я же сказала, что больше не играю! Стоп! Стоп!!!
— Если Клей не выкарабкается, ты, сука, за ним отправишься!
— Стоп! Стоп! Хватит!
Все слова доносятся словно сквозь вату. Подношу открытую бутылочку с нашатыркой к носу Максима. Едкий запах пробирается в ноздри, заполняет собой лёгкие, но не может вытравить страх. Кажется, что ещё немного и перетянутые нервы лопнут.
— Макс! Макс! Макс! — луплю его по щекам, раз за разом поднося нашатырь и проверяя пульс. — Малыш, пожалуйста! Макс, блядь!
Дёргает головой, морщась и отворачиваясь, приоткрывает глаза и шепчет, едва ворочая языком:
— Не ругайся… Мира повторять будет.
Киваю и срываюсь в слезы, утыкаясь лицом ему в шею, а Макс поднимает ладонь, медленно проводит по моим плечам:
— Еля, ну ты чего? Что со мной будет?
— Клей!? Ты как, братишка?
— Башка трещит, как с бодунища, и не помню них… ничего после кофе. Ден что ли подколол?
— Не Ден, а эта тупая овца, — Фил кивнул в сторону сидящей на стуле девушки, и она сперва вскинулась, а потом сразу же съежилась от его улыбочки, не предвещающий ничего хорошего. — Да-да, овца. Хрен отвертишься. У меня в клубе камеры не для красоты стоят. Давай, молись, чтобы врач сказал, что Клей оклемается, и скажи спасибо Гуре, что не дал тебя грохнуть раньше времени.
Капельница. Я сижу на краю кровати, сжимая ладонь Макса, Фил, отойдя с приехавшим врачом к дверям, о чем-то негромко переговариваются, Гурий, словно каменное изваяние, стоит рядом со стулом, на котором сидит уже зашуганная одним таким соседством овца. Она дёргается от каждого слова и взгляда в ее сторону и уже отдаленно не напоминает ту девушку из "Lalale" — я все же вспомнила, где видела ее и этот "Миникупер".
— Лиза, ты внутривенные сделать сможешь?
— Фил, ещё глупее вопрос не мог придумать?
— Лады. Леха, мы тогда тут сами. От души, что подскочил так быстро, — жмёт мужчине руку, вкладывая в ладонь несколько купюр. — За суету.
— Мелочи, Фил. И с дозировкой не переборщи. Максимум, кубик.
— Разберемся.
Парень забирает протянутые ему ампулы и шприц, хищно улыбается, посмотрев в сторону Гурия и идёт провожать. А мне становится нестерпимо стыдно, когда Макс взглядом натыкается на мою сумку и спрашивает зачем я ее достала.
– Я подумала, что… — запинаюсь, увидев его глаза, и отвожу свои в сторону.
— Все о'кей, Еля, — сжимает мои пальцы, поглаживая их. — Все о'кей.
О'кей. Понимающее и не требующее извинений. Четыре буквы говорят больше, чем слова. Только все равно чувствую себя виноватой. За то, что поверила, что Макс может изменить. Ещё и с этой. Смотрю на девушку, поднимаюсь, а она сжимается на стуле.
— Не-не-не! — вклинившись между нами, Фил мотает головой. — Без рук! Ты же хочешь узнать на кой хер тут спектакль устроили? Она сейчас у меня запоет соловьем, хрен остановишь. Да, овца?