Оператор моего настроения
Шрифт:
— Кажется, мы с тобой оба больные, — прошептала я, продышавшись. Перебралась в плен подрагивающих рук и рассмеялась, мотая головой, на хрипящее:
— Дай мне пять сек, Еля. Я помню наш уговор.
— Глупый. Ты и тут умудрился кончить вторым.
— Да? — удивлённо спросил Макс, и я кивнула:
— Что-то с чем-то. Мне понравилось, а тебе?
— А ты как думаешь? — хмыкнул он и вытянул ладонь, показывая как дёргаются кончики его пальцев.
— М-м-м! — хихикнула я, целуя улыбающегося Макса. — Как смотришь на счёт позавтракать и попробовать что-нибудь из классики?
— Не вопрос, Еля. Только чутка отдышусь, а то у меня крыша куда-то уехала и обратно возвращаться не хочет.
— Не поверишь, та же проблема. Ног не чувствую.
— Маньячка.
— Любимая?
— Ага, — кивнул Макс. — Я люблю тебя всю, Еля.
— А я тебя, — облизала губы и выдохнула, — сладенький…
43
— И где его черти носят!
Мама на нервах вышагивает от окна к окну, пугая своим клокочущим раздражением Женю и Клавдию Ивановну, украдкой промакивающую платочком глаза. Она сидит, в углу, стесняясь своих слез, и вздрагивает каждый раз, когда мимо нее проносится психующий последние два часа смерч. Маму с самого утра ужалили какие-то радиоактивные пчелы и чем меньше оставалось времени до регистрации, тем сильнее она кипятилась, не в силах на что-либо повлиять — Макс никому ничего не сказал про саму свадьбу, сколько бы мы его не пытали, и обозначил лишь время, когда приедет за нами. Я, уже привыкшая к тому, что свое слово он держит не смотря ни на какие катаклизмы, стараюсь сидеть ровно и не шевелиться пока Женечка заканчивает делать мне макияж, но маме мое спокойствие только подливает масла в огонь. Неизвестность и летящее со скоростью света время заводят ее все больше, а стук каблучков становится чуть ли не постоянным сопровождением негромкой ругани, летящей в адрес моего будущего мужа. Взглядом нахожу часы и, тронув своего любимого мастера за руку, чтобы он на секунду остановился, негромко, но уже в сотый раз повторяю:
— Ма! Макс приедет без двух минут одиннадцать. Он сама пунктуальность.
— Да в гробу я видела его пунктуальность! В такой день мог бы и пораньше приехать! Прибью! — рявкает, тянется к пачке сигарет, лежащей на столе, и рычит от того, что полчаса назад выкурила последнюю и до сих пор так и не сходила до своего кабинета, где лежат целые.
— Ма! Сядь уже! Хватит мельтешить! Лучше принеси туфли. Должны уже были растянуться.
— Ещё и туфли эти! Сумасшедший дом какой-то!
Стуча каблуками, мама летит за моими туфельками, и я, вздохнув, поднимаю голову, стараясь не смотреть на свои ступни. Угораздило же вчера засидеться до ночи, болтая с Клавдией Ивановной за кружечкой чая, и вот он вполне предсказуемый результат — с утра ноги отекли от лишней воды и ни в какую не хотели лезть в туфли. Всунуть-то можно, но как ходить даже страшно представить.
— Елизоветочка Павловна! Богиня! Просто богиня! — Женечка, закончив финальные штрихи, закатывает глаза, просит меня улыбнуться, чтобы сделать фотографию для своего портфолио, и потом берет в руки зеркало. — Елизаветочка Павловна, я в шоке какая вы богиня!
— Жень, ну хватит! Тонна штукатурки из любой сделает богиню, — смеюсь я, а сама теряю дар речи, посмотрев на свое отражение.
Кто бы мог подумать, что час в руках стилиста разнесут мои предположения в пух и прах. На лице лишь намеки на косметику, подчёркивающие румянец на щеках, аккуратный акцент на блеск в глазах и чуть ли не прозрачная помада. Только я не верю, что в зеркале я, а не кто-то другой.
— Божественно! — вздыхает Женечка, собирая свою косметичку в сумку, оставив помаду. — Это на всякий случай, Елизаветочка Павловна. У вас же сегодня будет много поцелуев.
— Женечка! Ты просто бог! — шепчу я и встаю, чтобы посмотреться в зеркале на стене.
Воздушное платье с рукавами-воланами и открытыми плечами уменьшило мой возраст лет на пять, если не больше, а в купе с лёгким, незаметным макияжем превратило меня из взрослой женщины в хрупкую улыбающуюся девушку с маленьким животиком, спрятавшимся под крупным бантом-поясом.
Мама, влетев обратно в мою комнату, выронила туфли и осторожно разворнула меня к себе лицом, прижимая к губам ладони:
— Господи… Ты у меня такая… Господи, какая куколка… Клавдия Ивановна, дайте платок, пожалуйста.
Без двух минут одиннадцать за окном раздаются гудки клаксона, и мы подскакиваем, растерявшись и не зная за что хвататься. Мама с Клавдией Ивановной в четыре руки пытаются натянуть на меня туфли, я чуть не реву от боли, Женечка гуглит способы экстренной помощи при отеках, а Антонина летит открывать двери.
— Еля?
Макс. С широкой улыбкой на лице и аккуратным букетиком белых роз в руке. Входит в комнату и, выслушав мои жалобы на жмущие туфли, без раздумий передает букет маме и подхватывает меня на руки, отпинывая проклятую обувь в сторону:
— Все будет о`кей. Не парься. Татьяна Федоровна, Клавдия Ивановна, в машину!
Мама, вцепившись в сумочку и цветы, открывает рот, чтобы высказаться по поводу командного тона, которым в ее доме может говорить только один человек — она, и застывает, услышав твердое, как сталь:
— Я все решу.
Макс несет меня к лимузину, стоящему у дверей, осторожно усаживает на заднее сиденье, боясь помять платье, помогает устроиться маме и Клавдии Ивановне, а сам достает из кармана мобильный и, что-то вбив в него и показав экран водителю, опускается рядом со мной улыбаясь:
— Не передумала?
— Левентис! Ты не охренел!? Я по-твоему с шести утра на ногах, чтобы передумать!? — хлопаю его ладонью по бедру, а он прижимает ее своей и переплетает наши пальцы:
— Я люблю тебя, Елечка. Ты просто такая воздушная зефирка, что так бы и съел!
— А я тебя прибью, если еще раз такое спросишь!
— Да? — загадочно улыбается и кивает водителю. — Можем ехать.
Чудом вписавшись в поворот, лимузин замирает на мгновение, пропуская два черных "Гелендвагена". Они проносятся мимо нас и, визжа резиной, встают перед нашей машиной, включая аварийные огни, сбоку замирают ещё четыре, полностью блокируя выезд на встречную полосу, сзади, едва не вписавшись в бампер, замирает еще одна пара, и мама с Клавдией Ивановной испуганно переглядываются, а я прыскаю от смеха. С таким кортежем не стыдно ездить самому президенту, только Макс пожимает плечами на мамин вопрос что происходит, будто он тут ни при чем и знать не знает откуда нарисовалось стадо квадратных и тонированных в ноль "Мерседесов".
— Ма-а-а-акс? Это что, охрана? Ты кого-то боишься?
— Ага. Как же. Это на тот случай, если ты вдруг в последний момент передумаешь и решишь от меня сбежать, — улыбается он. — Все, Елечка, обратного пути нет. Я тебя украл!
— Дурак! — хохочу я, поднимая ногу. — Как я куда-то сбегу? Беременная и босиком?
– Кто тебя знает. Может к тебе ночью пробрался сказочный принц на белом коне и наобещал замок с золотыми горами.
— Левентис! Ты вчера обкурился что ли? Мама бы этого принца раньше прирезала, чем позволила ему и его коню топтаться по коврам!