Описание Отечественной войны в 1812 году
Шрифт:
В тот же день Князь Кутузов велел отслужить в лагере молебствие и отдал следующий приказ: «Да всесильная десница Божия, управляющая судьбами Царств, поможет нам преодолеть врага нашего. Приготовиться к делу, пересмотреть оружие, помнить, что вся Европа и любезное Отечество на нас взирают» [353] .
Случаи во время движения с рязанской дороги на Калужскую
Соединение 1-й и 2-й армий в один состав. – Отъезд Барклая-де-Толли. – Смерть Князя Багратиона. – Чернышев привозит Князю Кутузову операционный план. – Сущность плана. – Рескрипт Государя. – Объяснение Чернышева с Князем Кутузовым. – Высочайшие повеления отдельным армиям и корпусам.
Со вступлением в Тарутинский лагерь настала новая, светлая эпоха войны. Но прежде, нежели станем говорить, как занялась на берегах Нары заря прекрасного, давно желанного дня, между тем как в Москве померкала звезда Наполеона, должно изобразить несколько важных обстоятельств, случившихся со времени отступления от Москвы до прибытия армии к Тарутину, а также что происходило тогда, то есть до 2 °Cентября, в стане неприятеля и в плененной столице. Во время марша из Москвы к Тарутину не менее военных соображений занимала Князя Кутузова необходимость водворить в армии порядок, расстроенный беспрерывным трехмесячным отступлением, кровопролитными сражениями, ежедневными сшибками, уступкой Москвы, смертью, ранами, болезнями многих начальников. Одной из причин неустройств было также раздробленное управление двумя армиями. На марше, в лагерях, находились они вместе, а между тем каждая имела отдельное начальство, особенный штаб, отчего
По прошествии трех дней Барклай-де-Толли, уже несколько времени чувствовавший сильное расстройство в здоровье, от телесных и душевных недугов, просил Князя Кутузова об увольнении в отпуск. «С прискорбием, – говорит он в своем рапорте, – удаляюсь я от храбрых войск, служивших под моим начальством, ибо мое желание было умереть с ними на поле чести, но болезнь моя сделала меня совсем неспособным к исправлению моей должности». Получив отпуск, он отправился в Калугу, прожил несколько времени во Владимире и, минуя Петербург, поздней осенью прибыл в свою деревню в Лифляндии. Дорогой несколько раз доходил до него голос народа, неблагоприятно смотревшего на его военные действия, ибо тогда не постигали, в каком чрезвычайно затруднительном положении находился Барклай-де-Толли и сколь важную, незабвенную услугу оказал он сохранением армии, во время отступления до Царева Займища, преследуемый главными силами Наполеона и не дав ему нигде ни малейшей над собой поверхности. Получа донесение о прибытии его в деревню, Император писал ему: «Я был уверен, что вы весьма охотно останетесь в армии, чтобы вашими подвигами принудить к уважению вас даже ваших недоброжелателей, так, как вы это сделали в Бородине. Я вполне уверен, что вы неминуемо достигли бы этой цели, если бы остались в армии. По дружбе, которую не престану к вам сохранять, Я с беспредельным сожалением узнал о вашем отъезде. Вопреки всех неудовольствий, которые вы встречали, вам должно было оставаться, потому что есть случаи, когда надобно поставить себя выше всего в мире. Я никогда не забуду важных услуг, которые вы оказали Отечеству и Мне, и надеюсь, что вы окажете важнейшие. Хотя нынешние обстоятельства не могут быть благоприятнее для нас, судя по положению, в котором находится неприятель, однако борьба еще не кончена; она представит вам возможность ознаменовать ваши великие дарования, которым вообще начинают отдавать справедливость». Барклай-де-Толли отвечал: «Государь! Вы возвратили спокойствие человеку, самому преданному Вашей священной Особе, человеку, которого сердце было раздираемо при одной мысли, что он лишился благосклонности наилучшего из Царей, Государя любимого и обожаемого. Не могу лучше ответствовать на все милости, которыми Ваше Величество меня осыпаете, как поспешив пасть к стопам Вашим. Надеюсь всей России доказать, что Вы доверенностью Своей почтили не недостойного». Вслед за сим письмом Барклай-де-Толли поехал в Петербург, но уже не застал там Государя. Это было в Декабре. Император отправился тогда в Вильну. В ночь, предшествовавшую отъезду, Его Величество три раза посылал осведомляться, не прибыл ли Барклай-де-Толли. В самый день отъезда его из армии получено известие о смерти Князя Багратиона. Так оба полководца, при открытии похода предводительствовавшие армиями, сошли с поприща. Рана Князя Багратиона сначала не казалась опасной, но стечение неблагоприятных обстоятельств час от часу усиливало болезнь. Беспрестанные переезды с одного места на другое, осенняя погода, тряская дорога, невозможность строго соблюдать советы врачей, застарелые болезни, душевные страдания о России, особенно при известии о падении Москвы, – все вместе истощило жизненные силы Багратиона. Через две недели после Бородинского сражения, 12 Сентября, он скончался в деревне Симах, во Владимирской губернии, унося в могилу соболезнование о нем всей России и неведение о возмездии врагам Отечества.
По отбытии Барклая-де-Толли Князь Кутузов объявил приказом, 21 Сентября, что все его обязанности по армии принимает на себя, пока Государю угодно будет определить Главнокомандующего первой армией. Обширный круг действий Князя Кутузова, которому надлежало распоряжать не одними войсками, находившимися непосредственно под его начальством, но и отдельными армиями и корпусами, ополчениями и губерниями, объявленными в военном положении, побудило его к избранию лично при себе Дежурного Генерала, в руках которого должны были сосредоточиться все военные дела и сношение со всеми войсками, действовавшими в разных концах России. Дежурным Генералом назначен был Коновницын. С кротостью нрава он соединял строгость в службе, с геройской храбростью совершенное знание фронта и хозяйственных частей армейского управления.
Также до прибытия армии в Тарутино, когда она только что вышла на Калужскую дорогу у Красной Пахры, приехал туда Флигель-Адъютант Чернышев, отправленный Государем к Князю Кутузову 30 Августа, с общим планом военных действий для всех армий. То были предположения одного из самых обширных военных предприятий, долженствовавшие привестись в исполнение на пространстве от Волыни до Двины, от Немана до Тарутина.
Начертывая сей план, Государь горел целью воспользоваться вторжением Наполеона в Москву, то есть отдалением его с главной армией от Днепра, чтобы 1) в тылу его сосредоточить большие силы; 2) боковые его корпуса выгнать из России, а именно: Князя Шварценберга и Ренье в Галицию и Варшавское Герцогство, а Макдональда, Сен-Сира и Удино в Пруссию, и 3) Наполеона с главными его силами искоренить до последнего.Князь Кутузов должен был удерживать Наполеона и поражать его с фронта, между тем как войскам, находившимся в губерниях: Витебской, Лифляндской, Волынской и Минской, назначалось стать на операционном пути неприятеля. Для действий их предписывалось два пути: 1) от Севера, через Двину, в губернии Виленскую и Минскую, корпусами Графов Витгенштейна и Штейнгеля; 2) от Юга, в губернии Гродненскую и Минскую, армиями Чичагова и Тормасова. Соединенные войска сих четырех Генералов должны были разбить боковые корпуса, оставленные Наполеоном в своем тылу, двинуться на его сообщения и преградить ему обратный путь из России. Наступление на тыл Наполеона Государь приказывал произвесть следующим образом: Граф Штейнгель, сделав высадку из Финляндии в Ревеле, с 15 000 человек, должен был идти к Риге, соединиться с тамошним гарнизоном и открыть наступательные действия против левого крыла корпуса Макдональда, в направлении на Видзы и Свенцяны. Предполагали, что там встретит он остатки корпуса Сен-Сира, вытесненного из Полоцка Графом Витгенштейном. Сменив Графа Витгенштейна, Граф Штейнгель долженствовал быстро преследовать неприятеля за Вилию и Неман, потом расположиться при Вильне и служить резервом для армий, соединенных на Березине. Граф Витгенштейн, усиленный подкреплениями, высланными к нему из Петербурга и Новгорода, получил повеление перевести большую часть сил на левый берег Двины, выше Полоцка, и с тыла взять сей город, в котором укрепился неприятель.
Вытеснив оттуда Сен-Сира и прогнав его к корпусу Графа Штейнгеля, должен был Граф Витгенштейн обратиться к Докшицам и войти в связь с Чичаговым, которому предписывалось обойти левый фланг Князя Шварценберга, а потом, оставя против него 3-ю Западную армию, следовать с Дунайской через Несвиж к Минску, куда должен был прийти корпус Эртеля из Мозыря. Соединившись с Эртелем, Чичагов имел бы под начальством своим 50-тысячную армию, назначенную к наблюдению вдоль Березины и охранению Борисова и дефилей между сим городом и местечком Бобром, в тылу главной армии Наполеона, где Чичагов должен был подать руку Графу Витгенштейну. 3-й Западной армии надлежало сперва оттеснить Князя Шварценберга и Ренье за Буг, а потом, расположась при Несвиже, быть в готовности поддерживать Чичагова и составить правое крыло соединенных армий.
Главное достоинство операционного плана состояло в том, что армии Чичагова и Тормасова и корпуса Графов Витгенштейна и Штейнгеля переставали действовать отдельно и получали одно общее, совокупное, сосредоточенное направление. Каждое из сих четырех
Повеление Тормасову, Чичагову, Графу Витгенштейну и Графу Штейнгелю не были препровождены прямо к ним из Петербурга, но отосланы с Чернышевым к Князю Кутузову, на предварительное его соображение. По выезде из Петербурга Чернышев узнал дорогой об отступлении армии от Можайска к Москве. Предполагая, однако, по мнению Государя, что перед столицей непременно произойдет сражение, он сколь можно поспешал в главную квартиру. Миновав Клин, увидел он большое зарево. Толпы бегущих жителей известили его о плачевной участи Москвы и приближении неприятельских войск, но никто не мог сказать ему, куда направилась наша армия. Чернышев поворотил влево на Дмитров, Киржач, Покров, Коломну, Каширу и Серпухов. Здесь узнал он наконец, что армия в Красной Пахре, куда прибыл он с великим трудом и опасностью. Везде шатались Французские бродяги. Во многих местах не было ни лошадей, ни городничих, ни почтовых чнновников. Проезжая проселочными дорогами, делал он по 100 и по 150 верст на одних лошадях, должен был останавливаться, кормить их, терял таким образом время. Государь, получив между тем известие о падении Москвы, заботился о Чернышеве и послал фельдъегеря осведомиться, не попался ли он в плен. Высочайшее повеление, врученное Чернышевым Князю Кутузову, было следующего содержания: «Из последнего донесения вашего усматриваю, с каким постоянным мужеством войска, вам вверенные, преодолевали быстрое на них нападение 24-го и 26-го сего Августа и сколь значительно должна простираться потеря неприятеля убитыми и ранеными. Основываясь на сем заключении, остаюсь в надежде, что военная прозорливость ваша, преградив успехи неприятеля, удержит и дальнейшее его вторжение. В сие самое время счел Я полезным препроводить к вам некоторые примечания для операционного плана наступательных действий армии Генерала Тормасова, Адмирала Чичагова и корпусов Графа Витгенштейна и Графа Штейнгеля, отделяемого из Риги, где состоящий ныне корпус усилится прибывшими из Финляндии войсками. Если вы, по соображению вашему, найдете исполнение сего плана удобным, на таковой случай, для приведения его в действие, прилагаю вам проекты и самых по сему предписаний. Из сего плана усмотрите вы, что главные действия предполагается произвести армией Адмирала Чичагова; посему следующее ему на сей случай повеление доставляю к вам за Моей подписи, в котором не определено времени его действий, ибо сие подлежит собственному соображению вашему, а для сего в повелении сем и выставлены означающие сие время числа единственно карандашом. К удобнейшему выполнению сего плана, сделаны следующие распоряжения: 1) состоящие ныне войска в Риге усиливаются перевезенным из Финляндии в Ревель корпусом Графа Штейнгеля, который, прибыв в Ревель 26-го числа сего месяца, выступит из оного через Пернов в Ригу; 2) корпус Графа Витгенштейна усиливается отправляющимися 3 и 5 Сентября из Петербурга войсками, в числе 19 000 человек, кои прибудут в Себеж 23-го, а в Великие Луки 24 Сентября. О составе же сих войск и настоящем их числе прилагается у сего особая подробная записка. Наконец прилагаю вам копии с донесений Адмирала Чичагова, таковые же в подлиннике от Генерал-Лейтенанта Эртеля, и ведомости о числе войск, в их команде состоящих. Все сие отправляю Я к вам с Флигель-Адъютантом Моим, Полковником Чернышевым. По известной Мне его скромности, в испытанных уже прежде сего поручениях, прочтен мною ему проект сего плана, дабы он мог, по требованию вашему, дать вам нужные объяснения. Если план сей вами признан будет полезным, то отправьте Чернышева с сими бумагами к Чичагову».
Согласно с повелением Государя, Чернышев прочитал Князю Кутузову привезенные из Петербурга бумаги. Выслушав их, Фельдмаршал сказал, что совершенно разделяет мнение Его Величества, сознается в пользе и выгодах, могущих воспоследовать от операционного плана, но что, к сожалению, за два дня перед тем, 6-го числа, послано им Чичагову повеление, не во всем сходное с предполагаемыми в плане действиями. В этом повелении Фельдмаршал приказывал Чичагову, оставя Тормасова с армией для прикрытия Волыни, следовать с Дунайской армией через Мозырь и Рогачев на Могилев, для сближения с главными нашими силами и угрожения неприятелю в тыл. Чернышев отвечал Князю Кутузову, что по такому предположению нельзя отрезать Князя Шварценберга и Ренье от главной армии Наполеона и Минской губернии, нельзя предупредить их в занятии важных пунктов: Минска, Несвижа, Борисова, и вообще большой Смоленской дороги, главной, единственной черты сообщений неприятеля. «Армия Тормасова, – присовокупил Чернышев, – оставаясь совершенно отдельной, не только не может нанесть решительного удара Князю Шварценбергу и Ренье и принудить их к бездействию, но даже по нынешнему ее расположению не будет в состоянии воспрепятствовать им в движении на Минск и далее, где, соединясь с Макдональдом, Удино и Виктором, могут они сосредоточить значительные силы между Вильной, Минском и Борисовом, для успешного отражения отдельно и без всякой связи действующих наших армий, которым уже не будет возможности ни отрезать, ни совершенно лишить главную неприятельскую армию всех ее сообщений и подкреплений. Дунайская армия принесет гораздо более пользы, если двинется в тыл неприятеля по пунктам, назначенным от Государя, тем более что движение Эртеля для соединения с Чичаговым будет угрожать и удерживать неприятеля, расположенного в Могилеве и окрестностях».
С должной осторожностью и уважением представляя Фельдмаршалу свое мнение, Чернышев повторял, что Государь совершенно оставляет на произвол его исполнение новых предположений. Князь Кутузов отвечал: «Вижу неоспоримую пользу плана, однако предварительно надобно мне переговорить с Беннигсеном» – и велел Чернышеву перевесть для Беннигсена по-французски привезенные им бумаги, что ночью и было исполнено [354] . На следующее утро Фельдмаршал, призвав Беннигсена и Коновницына, приказал Чернышеву прочитать сделанный им перевод. Беннигсен был совершенно согласен с планом, и Фельдмаршал вознамерился тотчас привести его в исполнение, без малейшей перемены. Он приказал Чернышеву быть готовым ехать к Чичагову и Тормасову и надеялся, что, по важности поручения, Чернышев ускорит ездой и достигнет до Дунайской армии через три или четыре дня после курьера, отправленного к Адмиралу 6-го числа, и что до тех пор, вероятно, Чичагов еще не успеет произвести никакого большого движения, противного новому плану. Что касалось до выставления чисел на повелениях, то Фельдмаршал прибавил к каждому из них по 5 суток, желая тем заменить время, невольно утраченное Чернышевым дорогой из Петербурга до Красной Пахры. При том Фельдмаршал словесно приказал ему объявить Чичагову: не очень стесняться выставленными числами и, отправляя Чернышева на Волынь, доносил Государю: «Я оставил план сей, объясненный мне подробно Чернышевым, в полной его силе. Сказать должно, что отдаленные диверсии от главного действия войны не могут иметь над ней такого влияния, как ближние; для того, если бы случились препятствия в подробном исполнении плана, данного Адмиралу Чичагову, то в таком случае все, однако же, не должен он потерять из вида перейти на неприятельскую операционную линию, или соображаясь с армией Графа Витгенштейна, или сколь можно скорее приблизиться к окрестностям Могилева; сим заботливее сделается положение главных неприятельских сил, и тем скорее вынужденным он будет оставить сердце России.