Опиум. Вечность после
Шрифт:
– А! Это… Ну, психиатрия скажет только то, что сей кудесник – Люк, мой невидимый ангел хранитель! – смеётся. – Наш папа страдает фобией преследования, но, смею заметить, небезосновательно. У Соньки, моей сестры, тоже такой есть. Хочешь, кстати, познакомлю? Говорят, он хорош в постели! – заявляет с набитым ртом.
– Кто говорит?
– Девчонки на курсе, – Лурдес запивает тирамису второй чашкой кофе. – Со мной ему нельзя, я – охраняемый объект, – заявляет с деланной гордостью, чем снова заставляет меня улыбнуться.
Затем начинает издалека:
– Знаешь, в какой-то умной книжке было сказано, что человек, перечисляя что-либо, интересующую позицию назовёт последней, и только в том случае, если хочет скрыть свой интерес к ней.
– Ты о чём?
– О твоём вопросе преподу, – поднимает брови, изображая «многозначительность» во взгляде.
И мне не становится не по себе, наоборот: очень хочется «раскрыться».
Лурдес – тонкий психолог, прирождённый манипулятор и мисс Проницательность – бросает мне наживку:
– Знаешь, я влипла. Очень много лет назад. Думала, пройдёт! Но ни фига… который год уже, «а воз и ныне там».
– Какой воз? – уточняю.
– А! Это из басни. Из русской. Ты ж не знаешь, – улыбается. – Короче, люблю я чужого парня. И не просто чужого, а того, с которым встречается моя любимая сестра. И вот будь она хотя бы немного стервой, я бы не запаривалась… и он дааавно уже был бы моим!
Тут она самоуверенно морщит брови, давая мне понять, что в её способностях даже сомневаться не стоит.
– Но фортуна не на моей стороне: Соня – добрая ранимая душа. Мало того, ещё и обиженная судьбой. Братец, блин, постарался, – кривится, и за гримасой я успеваю разглядеть искреннюю боль о близком человеке. – У нас ведь как получилось, мой брат Эштон, он только мне брат, а для Соньки – потенциальный партнёр. И он её вроде как… изнасиловал.
– Что? – не успеваю скрыть свой шок.
– Дааа, – тянет, поджимая губы. – Ну, никто доподлинно не знает, что у них там вышло. Но ничего хорошего, это точно.
Лурдес смотрит в окно невидящим, затянутым пеленой воспоминаний взглядом. Наживка переродилась в потребность излить душу:
– Всё сложно у нас, причём у всех. Соня до сих пор и несмотря ни на что любит его. Эштона, – уточняет, коротко взглянув на меня, словно желая убедиться в том, что я всё ещё здесь. – И живёт с Антоном. А я кроме Антона вот уже семь лет никого больше не вижу. Я – как мой папа, а он у нас – моногам.
– Твой папа кто?
– Однолюб. За всю свою жизнь влюблялся только раз, с первого взгляда и сразу до беспамятства.
– Тогда я тоже моногам, – сознаюсь.
– Оу… – вытягивает лицо. – И в кого же ты так безнадёжно втрескалась?
– Не важно. Продолжай! Ты так интересно рассказываешь о своей семье. А главное, столько подробностей знаешь о своих родителях и их личном.
– А, это папа! Он любитель поговорить на эту тему и поведать душещипательную историю своей Большой любви. Правда, рассказывает только нам, детям, больше никому. А вот маман, мисс «Скрытность», редко говорит, но зато, только не смейся, книгу пишет! Ха-ха! Представляешь? Моя маман – писатель! Обхохочешься!
– Почему? Это же здорово! – я и впрямь так считаю.
– Да потому что мама моя – математик мозговыносоед! Её студенты как чёрта боятся, такая строгая! И тут вдруг взялась писать про свою любовь… смех, да и только!
– Наверное, у неё была особенная любовь?
– Не была, а есть. Обитает по сей день под боком, Алексом звать. Это папенька мой, – сперва смеётся, потом внезапно становится серьёзной. – Ну, ей, на самом деле есть, что рассказать. История у них длинная, необычная и… сильная. Да, именно сильная: о большом и нерушимом чувстве, пронесённом через жизнь, беды и невзгоды, глупости, потери, несчастья и огромное, просто огроменное счастье, в котором родилась я. Я – их кульминация! – сообщает с гордостью и звонким смехом.
– Очень достойная кульминация, нужно сказать! – тоже смеюсь. – А почему трудности, если любовь с первого взгляда?
– Ну, маман у меня специфическая личность: в юности она не согласилась стать женой отцу, потому что он не удовлетворял её требованиям безопасности, – подмигивает.
– Это как?
– А так, – Лурдес толкает свой смартфон, он скользит по гладкой поверхности стола и врезается в мою руку.
На экране я вижу фото мужчины, и у меня, надо сказать, несдержанная реакция:
– Кто эта модель?
– Это не модель, это мой отец. Здесь ему тридцать пять, и по моему скромному мнению, именно в этом возрасте он был на пике, так сказать, своей привлекательности, пока не поседел.
– Он сейчас седой?
– Не полностью, но частично да. Возраст, во-первых, а, во-вторых, поседеть ему пришлось вскоре после того, как была сделана эта фотография – маму несколько раз ударили ножом в живот, а она как раз была беременная. Ребёнок погиб и мама почти – отец её вытащил и выходил.
На фото изображён человек не просто безупречной внешности, в нём выдающаяся сексуальность. Причём в таком объёме, что глаза, скользящие по его идеальным чертам, волосам, плечам, отрываются с трудом. И сложно сказать, что именно имеет такое воздействие: его необыкновенно красивое лицо или взгляд. Лурдес почти точно скопировала своего отца (в женской вариации) и даже шарм, но не глубину во взгляде. Странно смотреть и поражаться настолько необыкновенной мужской красоте и слушать историю его жизни, узнавать о пережитых бедах и трагедиях.