Ополченец
Шрифт:
С радостным смехом мы загрузились в карету, и кучер повёз нас к Фёдору на постоялый двор. Развлеклись — и хватит. Пусть ни костей, ни родий я сегодня не заработал, но зато получил чувство глубокого морального удовлетворения. Ну и не только морального, чего уж душой кривить.
* * *
В этот раз вскакивать с утра пораньше необходимости не было. Выспался я от души. Когда спустился вниз, в харчевню, за одним из столов увидел Захара.
Он, привстав, доложил:
— Данила, как договаривались, поутру с почтовой каретой домой отправился. Кучер Антип к знакомому кузнецу пошёл. Говорит, гнедую кобылу подковать надо заново, а то как бы не захромала.
— А ты?
— А я тебя дожидаюсь.
— Понял. Вольно, садись.
Захар уселся за стол.
Рядом с нами образовался Фёдор. С поклоном подал мне чашку кофе.
— Специально для вас хлопотал, уважаемый Владимир Всеволодович!
— Я оценил. Спасибо.
— Завтрак подавать? Или подождать, покуда кофий выпьете?
— Подавай.
Фёдор, повернувшись к стойке, махнул рукой. К столу подскочил пацан лет тринадцати, с подносом в руках, и принялся расставлять блюда. Гречневая каша с грибами и подливкой, пироги, окорок, гора оладий, политых вареньем — в общем, как обычно. Обожраться и не встать.
— Смерти моей хочешь? — взглянув на Фёдора, вздохнул я.
— Что вы! Как можно-с?
— Шучу. Присаживайся. Рассказывай, как чего. Я привык за завтраком новостную ленту листать.
Фёдор уселся рядом.
— Дак, главную-то новость вы, поди, и без меня знаете. В доме градоначальника кикимору изловили.
Я кивнул:
— Это — слыхал, да, — отпил кофе.
— Его превосходительство градоначальник вашему сиятельству за кикимору до того благодарны, что пообещали дочку за вас выдать.
Я поперхнулся. Захар гыгыкнул и похлопал меня по спине.
— … хотя Анна Афанасьевна другому была обещана. Сыну Троекурова, смоленского помещика. А тот, по слухам, парень горячий. Как бы чего не вышло.
— Скажите этому парню, что пообещать — не значит жениться.
Захар заржал в голос. Фёдор покосился на него и продолжил:
— Лягухи более не безобразят. Мужики товар доставляют исправно. Всем миром просили выразить вам почтение и нижайшую благодарность.
— Передай, что принял. Если это всё, можешь переходить к прогнозу погоды.
— Не всё. Ещё барышня вас спрашивали.
— Скажи Елене Афанасьевне, что я отбыл в длительную командировку.
— Дак, не Елена Афанасьевна спрашивала. Другая. Назвалась Катериной Матвеевной.
Тут я снова чуть не поперхнулся.
— Она же должна была в Смоленск уехать?
Захар гоготнул.
— Помешало что-то. Платьем за порог зацепилась, не иначе. А может, не за порог…
Я показал Захару кулак.
Фёдор развёл руками:
— Приходили вчера. Прознали откуда-то, что вы здесь останавливаться изволили.
— И правда. Откуда бы ей прознать? У вас тут сплетни разлетаются с такой скоростью, что никакого пять-джи не надо.
— Чего говорите?
— Говорю: если ещё придёт, скажи, что как только вернусь из командировки, непременно навещу. Кстати, о Катерине Матвеевне. Где тут у вас портной Яков Брейгель?
Это имя мне назвала Катерина Матвеевна. Я запомнил.
Захар настаивал на том, чтобы дождаться возвращения кучера и ехать к портному в карете, как полагается аристократу. Я послал его лесом. За ночь отлично отдохнул, а пешком ходить приятнее, чем трястись по булыжной мостовой. Тем более, что ходу оказалось — едва ли двадцать минут.
Когда мы подходили к мастерской Якова Брейгеля, из дверей выскочил человек. И понёсся нам навстречу так радостно, как будто увидел возвращающихся после армейки родных братьев.
— Ваше сиятельство! Господин охотник! — это он орал издали, пытаясь на бегу кланяться.
— Чего это он? — спросил Захар.
Я пожал плечами.
— Крысы одолели. А может, лягухи. Или жена с упырём загуляла… Скоро скажет.
— Ваше сиятельство! — Человек доскакал до нас и поклонился. — Безумно! Безумно рад вас видеть! Идёмте же! — Он ухватил меня за рукав и повлёк к мастерской. — Разрешите представиться: Яков Соломонович Брейгель. Лучший портной в Смоленской губернии. Я как раз собирался навестить вас лично! Вот, прямо сегодня хотел отправиться в Давыдово. Хотя, конечно, это был бы тяжёлый путь. Я ведь уже очень не молодой человек.
Брейгель выдохнул, вытер с лысины пот и уставился на меня круглыми, выпученными от усердия глазами. Определить его возраст я не сумел. Может, сорок лет, а может, все шестьдесят. Ростом Брейгель едва доставал мне до подбородка. Зато в ширину опережал изрядно. Что, впрочем, на резвость перемещений не влияло никак.
— А зачем вам в Давыдово?
Брейгель всплеснул руками.
— Чтобы снять мерку, конечно же! Мыслимое ли дело — такому благородному человеку одеваться у этих аферистов в магазине готового платья? Это же уму непостижимо! — Брейгель остановился, оглядел меня с головы до ног и покачал головой. С таким выражением лица, как будто был врачом, только что поставившим больному смертельный диагноз. — Могу узнать, сколько эти аферисты слупили с вас за костюм?
— Нет. Коммерческая тайна.
— О. Понимаю. Эти аферисты просили не говорить. Можно подумать, они могут знать что-то такое, чего не знает Яков Брейгель! Заходите, прошу вас.
Брейгель распахнул перед нами дверь.
Мы вошли в помещение, увешанное тканями. Ткани тут были везде. На стенах, стульях, длинном столе, подоконнике и полу. С потолка свисали гирлянды лент и кружев. Два простенка занимали блестящие, переливающиеся островки — лоскуты ткани с пришитыми к ним пуговицами.