Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея
Шрифт:
Сталин поддерживал в СССР жестокий полицейский режим, однако в экономическом и политическом плане тоталитарное государство приходило в упадок. После смерти Сталина в марте 1953 года его преемники Георгий Маленков и Никита Хрущев запустили процесс десталинизации. Оба трезво представляли себе неустранимые риски ядерной гонки вооружений. Технократ Маленков, интересовавшийся квантовой физикой, в 1954 году ошарашил членов Политбюро, заявив, что использование водородной бомбы «означало бы уничтожение мировой цивилизации». Хрущев, сумасбродный, импульсивный руководитель, иногда пугал западную аудиторию громогласными заявлениями, однако на практике проводил внешнюю политику, которую потом стали ассоциировать с разрядкой и первыми ростками гласности. Он возобновил переговоры с Западом
Для того чтобы убедить Хрущева согласиться с радикальным режимом контроля над вооружениями, который предлагала группа экспертов Оппенгеймера, потребовались бы чрезвычайные усилия. Администрация Эйзенхауэра, однако, даже не попыталась идти этим путем. Советолог и пользовавшийся большим авторитетом посол США в Москве Чарльз «Чип» Боулен потом написал в своих мемуарах, что Вашингтон упустил свой шанс, отказавшись предложить Маленкову серьезные переговоры о ядерных вооружениях.
К 1953 году холодная война окончательно заморозила политический выбор как для Вашингтона, так и для Москвы. Настойчивые попытки Оппенгеймера удержать ядерного джинна если не в самой лампе, то хотя бы недалеко от нее наталкивались на мощное противодействие враждебных политических сил. После того как президентом стал республиканец, эти силы вознамерились загнать в лампу самого Оппенгеймера и забросить сосуд подальше в океан.
Глава тридцать вторая. «Ученый Икс»
Я ему надоел, и он мне тоже.
К весне 1950 года у Оппенгеймера имелись все основания подозревать, что ФБР, КРАД и министерство юстиции обложили его со всех сторон. Гувер сообщил своим агентам, что Оппенгеймеру, возможно, предъявят обвинение в лжесвидетельстве, и требовал продолжать поиск улик, не жалея сил. За весну агенты ФБР дважды проводили опрос Оппенгеймера прямо у него в кабинете. Агенты рапортовали, что, не уклоняясь от вопросов, директор института в то же время «выражал большие опасения, не станут ли его бывшие связи с Коммунистической партией предметом открытого судебного разбирательства». Оппенгеймера всерьез тревожило, что его обвинят в связях с Джо Вайнбергом, которого Краучи и КРАД идентифицировали как «ученого Икс» — советского шпиона. Последний раз Оппенгеймер встречался с Вайнбергом на конференции Физического общества в 1949 году вскоре после того, как у последнего возникли неприятности с КРАД. Вайнберг почувствовал похолодание, наступившее в их отношениях. «Над нашей дружбой сгустились тучи, — вспоминал Вайнберг. — Тучи, вызванные тем, что Оппенгеймер не знал, чего от меня ожидать. Видимо, он тревожился, что оказываемое на меня давление вскоре направят и против него. <…> Он явно чувствовал: есть вещи, способные ему навредить, если меня заставят проявить слабость и рассказать, знал я о них или нет».
Вайнберг признался, что чувствовал себя «напуганным» и растерянным происходящим. Он, разумеется, сознавал свою вину в обсуждении проекта создания бомбы со Стивом Нельсоном в 1943 году, но не подозревал, что их разговор был записан. Шпионом он себя не считал. Газета «Милуоки джорнэл» опубликовала нелепую статью, утверждая, будто Вайнберг служил у Советов курьером и даже передал им образец урана-235. Боже, подумал он, это какую же цепочку связей надо выстроить, чтобы создать такую версию? Одно время ему казалось, что он не выдержит. «Я был в отчаянии, чувствовал себя совершенно одиноким, сломленным, окруженным со всех сторон. Меня буквально трясло. Бог знает, чего бы я наговорил, если бы они [ФБР] дожали меня в этот момент».
К счастью для Вайнберга, власти действовали не торопясь. Весной большое жюри федерального суда в Сан-Франциско рассмотрело вопрос о предъявлении ему обвинения в лжесвидетельстве. Однако министерство юстиции представило
Не смутившись неудачей, министерство юстиции созвало весной 1952 года еще одно большое жюри. Единственной новой уликой служило свидетельство Пола Крауча о том, что он якобы видел, как Вайнберг разговаривал на партийном собрании с Нельсоном. Обвинители прекрасно понимали, что на показания Крауча вряд ли можно положиться, но, очевидно, рассчитывали, что в ходе процесса всплывут новые доказательства вины Вайнберга, а может быть, и Оппенгеймера. К этому времени Вайнберг набрался мужества и решил стоять до конца. «Дураки они, — отзывался впоследствии Вайнберг о своих противниках. — Дождались, когда я воспряну духом и стану немного тверже». Отвечая на вопросы большого жюри, он не рассказал ничего нового, тем более — об Оппенгеймере. «Я не собирался вмешивать Оппи в это дело, — сказал Вайнберг. — Я скорее бы умер, чем позволил себе это сделать».
В это же время Оппенгеймера повторно опросили в связи с показаниями Крауча о партийном собрании, которое якобы состоялось в июле 1941 года в доме Роберта на Кенилуорт-корт в Беркли. На этот раз вопросы в присутствии адвоката Герберта Маркса задавали два следователя юридического комитета сената. Оппенгеймер еще раз заявил, что незнаком с Краучами, никогда не встречался с офицером советской разведки в Сан-Франциско Григорием Хейфецем и что Нельсон не выходил на него с просьбой о передаче информации о проекте бомбы.
Опрос проводился в весьма недружественной манере. Заметив, что сенатские работники тщательно все записывают, Маркс вмешался и потребовал от них предоставить копию записей. Те отказались. Маркс пригрозил прекратить беседу, если только не получит письменную расшифровку сказанного. На это следователи холодно заявили, что осенью прошлого года Оппенгеймера вызывали по повестке и его адвокат Джо Вольпе предложил, чтобы Оппенгеймера интервьюировали в «неформальной обстановке». Сенатские сотрудники намекнули, что они пришли «поговорить по-доброму». После этого опрос, продолжавшийся всего двадцать две минуты, был прерван. Подобные встречи убедили Оппенгеймера и Маркса в том, что инсинуации Крауча не забыты.
Двадцатого мая 1952 года, за три дня до предъявления обвинения Вайнбергу, Оппенгеймера вызвали в Вашингтон на еще одно собеседование. Юристы, поддерживавшие обвинение против Вайнберга, решили, что было бы неплохо устроить очную ставку Оппенгеймера с обличителем. За четыре года до этого Ричард Никсон и следователи КРАД заманили ничего не подозревавшего Элджера Хисса в номер нью-йоркского отеля «Коммодор» и свели его лицом к лицу с его обвинителем Уиттакером Чемберсом. Хисс отправился в тюрьму отбывать срок за лжесвидетельство. Поэтому следователи министерства юстиции рассудили, что тактика Никсона могла бы сработать и в случае с Оппенгеймером.
Оппенгеймер в сопровождении адвокатов явился в министерство юстиции на беседу с юристами криминального управления. На вопрос о предполагаемом собрании в июле 1941 года он еще раз опроверг версию Крауча и заявил, что находился в это время в Нью-Мексико. Он сказал, что не знаком ни с Полом, ни с Сильвией Крауч и что в указанный период времени «никто похожий на них» не приходил к нему домой обсуждать коммунизм или вторжение в Россию. Роберт подтвердил, что читал показания Крауча комиссии по расследованию антиамериканской деятельности штата Калифорния (комиссии Тенни), но заявил, что не помнит встречу, о которой говорил Крауч. Он добавил, что спрашивал свою жену и Кеннета Мэя и «они также подтвердили, что встречи не было».