Оппозиция

Михайлова Ирина Анатольевна

"Мы здесь власть"

"Пока кто-то в оковах - никто не свободен"

"Фальшивые выборы - фальшивые законы - фальшивая власть"

"Нет тоталитарному государству"

Но и их всех что-то объединяло.

И Данил уже знал что - они все хотели перемен.

А он? Чего хотел он?

. . .

После того случая с директором маме всё-таки позвонили.

Когда Данил пришёл домой, мама была уже там.

Он сразу понял - что-то не так. Мама пришла раньше обычного.

Такое же ощущение было, когда умер дед Данилы - мамин отец. Даниле

было тогда десять лет.

Мама пришла с работы рано, села на кухне и сказала только одно:

– Дедушка умер.

И было понятно - какой.

Другого - по отцовской линии - давно уже не было.

– Как?
– спросил Данил.

На памяти Данилы в их семье ещё никто не умирал. И это казалось невозможным. Дед не мог умереть, он должен был жить вечно. Но он умер - и мама сидела на кухне, молчаливая и тихая.

"Этого не может быть, - повторял он про себя, - этого не может быть".

Что люди умирают - Данил, конечно, знал с детства. Но дед - прошедший войну, доживший до девяноста лет - он не может, нет, это неправильно.

И Данил держался, чтобы не потрясти деда за плечи и не закричать, как кричал ещё ребёнком, когда с мамой приезжал к нему домой - "дед, вставай, вставай, давай. Утро уже!"

Но дед лежал - жёлтый и застывший.

И такая же застывшая была тогда мама - она сидела около гроба и молчала.

И сейчас мама сидела на кухне. И молчала. Не включала телевизор.

– Мам, ты чего?
– спросил Данил.

Данил растерялся и даже не снял куртку, прошёл так.

– Ты откуда?
– мама подняла на него глаза.
– Телефон не брал.

Данил посмотрел на экран - он был чёрный.

– Наверное, разрядился.

На столе Данил заметил свои листовки.

– Мам, - позвал он.

– Звонили из школы, - сказала она.

– Мам, - опять позвал Данил, всё ещё не решаясь пройти на кухню.

– Ты не был сегодня?

– Не был.

– А вчера?

– Вчера был. Мам...

Мама сидела в темноте. Данил только сейчас заметил, что мама даже не переоделась - так и сидит в юбке и блузке. Как ходит на работу.

– Мам!

– Где ты был? Дома?

– Дома.

– Что делал?

– Ничего.

– А институт?

Они не были с мамой особенно близки - никогда не разговаривали ни о чём, кроме бытовых дел.

"Как школа"?

"Нормально".

"Что тебе приготовить?"

"Не знаю. Чего-нибудь"

"Во сколько придёшь?"

"Часов в девять. Позвоню, если что"

И так далее. Ничего особенного. Даже никогда не ужинали вместе. Данил - у компьютера, мама - на ходу.

Они вообще редко пересекались дома. Общались или записками на столе, или смсками.

Они жили в одной квартире, но это была как будто не одна жизнь. Это были две разные жизни. Так казалось Даниле.

Но тут мама спросила.

– А институт?

Про институт мама спрашивала редко. Данил даже растерялся.

– А что институт?
– сказал он, - никто там не умрёт, если я не приду один день.

Мама вытирает кончиком фартука

глаза.

Мама всегда плакала тихо. Так, что никто не слышит. Сидит, голову чуть наклонила, в руках платок. А если присмотреться - слёзы. Лицо неподвижно, замерло, никаких эмоций - только слёзы. Словно не от обиды или боли, а от безысходности. Словно она хочет сказать - "я знаю, что ничего не изменится". Это какие-то бессильные слёзы. Бывает, человек плачет - и что-то сразу меняется. Мама плачет - ничего не меняется и не может поменяться.

Данил боится этого. Когда мама плачет - жутко. Не знаешь, что и делать.

Данил кладёт руку на плечо мамы. Вроде как обнял.

Темно уже на улице, а мама только пришла.

Мама работает в Балашихе. Это на метро до Комсомольской. От Комсомольской перейти на Казанский вокзал. От Казанского на электричке доехать до Перово. А от Перово на автобусе до Балашихи.

Уезжает каждое утро в семь часов, приезжает тоже в семь. Иногда, если опаздывает на электричку, то в девять.

Данил садится на диван рядом. Кухня маленькая. Места для двоих почти нет. Посередине - слишком большой для такой кухни деревянный стол с толстыми ножками. У стены - диванчик. На котором можно спать - он раскладывается. Двери на кухню нет - отец её снял, чтобы было больше места. Половину дверного прохода занимает холодильник.

– И вообще, - говорит он, - я не знаю насчёт института. Артём предлагает в шиномонтаж пойти...

Мама от неожиданности перестаёт плакать.

– Какой Артём? С третьего проезда? Нашёл с кем советоваться. Какой ещё шиномонтаж?

– Сейчас в институт не все идут.

– Артём пусть и не идёт.

– У меня ещё друг не идёт. Он в колледж пойдёт. Строительный.

– Какой ещё друг? Какой строительный? Ты что, - она обняла Данила, прижала к себе.
– Ты что? Тебе чего не хватает? Учись, пока я работаю.

От мамы пахнет луком. Рядом на диване лежит мамин фартук - клеёнчатый, потёртый - весь в пятнах, которые уже не отстирать.

– Артём получает пятьсот рублей в день.
– Говорит Данил. И ему кажется, говорит убедительно, как взрослый.
– Потом больше будет. В колледже тоже стипендия. Тебе не надо будет так много работать.

– Перестань! У меня работа лёгкая. Иногда работы нет - я сижу там целый день, книжки читаю.

Мама работает на складе лекарств. Разбирает коробки, проверяет по списку, собирает коробки, опять проверяет по списку. Если надо отправить лекарства в аптеку - отправляет.

Даниле она каждый раз говорит, что дел там почти нет, лекарства приходят редко, и почти всё время они сидят и читают книжки.

– Тебе деньги нужны?
– лицо мамы застыло. И слёзы тоже застыли.
– Сколько? Ты что, занял у кого-то?

– При чём тут деньги. Просто на бесплатное сложно пройти.

– А Олег тебя не может с собой взять?

– Ну как он возьмёт?
– Данил разозлился.
– Он же не приёмная комиссия.

– Ну у него же отец!

– И что, отец? Это же его отец, а не мой.