Опричник
Шрифт:
Тот с удивлением посмотрел на меня, потом на Ивана Михайловича и спросил о чем речь. Глава Посольского приказа завертелся как уж на сковородке, объясняя причину задержки с жалованной грамотой, тем, что во веки веков таких льгот никому дадено не было, и без слова государева никак сие не можно. Иван Васильевич жестом остановил его и, повелев принести бумагу и принадлежности для письма, спросил меня о сути дела. Изложив все, о чем было говорено ранее, я добавил к этому просьбу выделить сотню, али две стрельцов для бережения от татей, покуда укрепления не возведем, для чего еще и посошной рати надобно сотни три-четыре. Про медь и серебро решил не упоминать, все одно пока татары казанские да черемисы бузят, так что до 1557 года за Камень
Обельные лета на заводы, что за Окой, государь велел писать двадцать пять, как я и просил, а вот нетяглым, кои на моей земле осядут, от оброка и тягла быть обельными на двадцать лет. Тем же, кто в работы на завод возьмется, тягла не нести, пока они при деле мастеровом обретаться будут, и детям их и внукам так же. Заводы же ставить на реках Железница, и Виля, там же и иные промыслы заводить, а коли потребно в ином месте, о том челобитную подать государю вновь. Руды искать и уголь жечь от Оки до Вилетьмы, да Сноведи, там же и жито сеять, выпасы да сенокосы держать, а в лесах борти ставить, дабы воск на литье имати. Цену на ядра оговорили по восемь алтын и две денги за пуд, чуть меньше чем я хотел, но тоже приемлемо, а вот за чугунные пушки казна готова по двадцать пять алтын платить с пуда веса, ежели добрые будут.
Стрельцов мне Иван Васильевич обещал дать, правда лишь сотню, и то лишь до начала зимы, а кроме них выделил две сотни посошной рати с Рязани, на тот же срок. Еще дали для бережения окрестностей полсотни татар, из числа посланных из Касимова в Муром с неделю назад, покуда своими ратными людишками не обзаведусь. Пока грек писал грамотки для воевод на Рязани да Муроме, Висковатый пояснил, что хоть корм посохе и полагается иметь, но не единожды было, что положенного тяглецам сполна собрать не могли и народишко к концу года с голоду пух. Так что лучше прикупить и хлеба и скота, лишним сие точно не будет.
Возвращаясь к себе, я вспоминал настороженный и в то же время пытливый взгляд Адашева. Все время тот зыркал на меня, явно оценивая. Не думаю, что он сильно опасался самой возможности моего влияния на царя, но подозреваю, что такой вариант явно учитывал. Зная его характер и дальнейшую судьбу оптимально с ним не пересекаться вообще. Чувствую, пока он в силе -- конкурентов не потерпит.
...
Вечером, при свете закатного солнца, пробивающегося через оконце, я засел за подсчеты. Цены я уже примерно знал, теперь осталось прикинуть потребное количество хлеба и соли. Здешняя минимальная норма потребления пятнадцать пудов зерна на человека в год, из этого и буду исходить. Кормить мне эту ораву придется до конца октября, так что минимум по пять пудов надо брать. Получается полторы тысячи пудов по десять копеек за четверть, или сорок два рубля двадцать восемь алтын и три денги. Плюс соль, пятнадцать грамм в сутки или по трети пуда на человека. Это еще три рубля. Бычков на мясо купим в Муроме, там они дешевле. Рыбы наловить и сами сможем.
Прикинул затраты на обслуживание домны на семь сотен пудов чугуна в сутки, получилось совсем уж лихо: шесть с половиной сотен человек, на которых придется тратить двести восемьдесят рублей в месяц! Причем это только денежное содержание, а плюс еще провиант, впрочем, на него нужно намного меньше. Похоже, не выходит у меня каменный цветок -- будем урезать, причем вшестеро по объему выплавки. Пересчитал заново. Получилось уже более вменяемо: всего пятьдесят восемь рублей с полтиной, так что денег которые останутся после закупки провианта и затрат на плотину, хватит надолго.
Провиант для рабочих я посчитал до начала сентября, то есть до конца следующего года, потому учитывая местный обычай платить жалование лишь раз в год, особых проблем не
Когда смеркалось, заглянул Иван Михайлович, пожурил за подставу, мол, государь был шибко недоволен, что заранее он ему суть дела не разъяснил. А когда успеть: едва приехав, сразу меня потребовал к себе привести? Я развел руками, уж извини, так получилось. Не давая ему развивать далее скорбную тему государевой немилости, спросил, принято ли, ежели есть потребность в деньгах заложить, али продать государев подарок, скажем ту же шубу. Висковатый усмехнулся и ответил, что это многие делают, и ежели нужда припечет да надумаю продавать, то он сам готов купить, уж больно соболя хороши. Спросил о цене, внимательно отслеживая невербалику. Дьяк задумался, почесал затылок и сказал, что рублей сто он даст. Соврал, естественно, глаза вон как забегали, когда отвечал, явно дороже шуба стоит. Впрочем, пока я торопиться не буду, успею продать если что.
Вспомнив о сынишке стрельцова брата, спросил, можно ли его взять как толмача с собой. Глава Посольского приказа махнул рукой -- забирай, раз нужен, указ чтоб быть ему при заводе, завтрева напишу, после чего, попрощавшись, ушел.
...
С утра нашел Висковатого, забрал грамоты к Муромскому воеводе большого полка Василию Семеновичу Серебреному, да к стрелецкому голове, Михайло Дмитриевичу Ласкиреву, что переходил под мое начало. Заодно и указ о том, что быть Сеньке Васильеву, сыну Заболоцкого писцом при заводе гишпанского мастера Лехандра Торесова, а жалования положить за счет завода же два рубли в год серебром, да хлеба десять четвертей. Я когда увидел приписку про хлебную выдачу, сделанную явно другой рукой и более светлыми чернилами, тут же понял, чьих рук сие дело. Да и размер у нее изрядный, Сеньке можно хоть сразу по приезду в Выксу семейство заводить -- прокормит!
Ай да Михалыч! Отомстил качественно за подставу, ничего не скажешь, причем месть тонкая, с истинно восточным коварством, кто не знает тот сразу и не поймет. Но я то этой эпохой интересовался и представляю, как хлебные цены скачут в зависимости от урожая. В этом году тридцать пять пудов обойдется менее двух рублей, а в начале 1570-х придется тратить по семнадцати с полтиной, да что там говорить -- не далее чем через три года во время сбора урожая пойдут дожди, а за Волгой озимые побьет морозом. Вот только цен 1557 года по Москве, Рязани да Мурому в летописях не сохранилось, но если ориентироваться на 1560 год, когда пшеница была по одиннадцать алтын, то мне хлебное жалование писца в двенадцать рублей встанет.
С другой стороны, работников голодом морить не с руки, так что сельским хозяйством придется заняться вплотную -- земли мне для этого отведено изрядно. Насколько помню, в Выксунском районе около пятнадцати тысяч гектар пашни, по нынешним меркам это около тринадцати тысяч десятин, остальное леса, луга и болота. На одну десятину тут сеют пару четвертей или полкади, то есть чуть более центнера на гектар. При урожайности сам-двадцать получается сто сорок пудов с десятины. Сейчас же и сам-пять за счастье считают, а ежели более, то и за чудо. Насколько помню, почвы за Окой в основном местами супесчаные, местами дерново-подзолистые, а это далеко не чернозем. Но с другой стороны там леса, а если по палу сажать, то в первый год сам-десять, считай в кармане, а если с погодой повезет, то и сам-двадцать. Вот только это удовольствие недолгое, пару-тройку лет и все -- ищи новое место или удобрения.