Опрокинутая реальность
Шрифт:
— Входите, — разрешила она, пропуская своего гостя. Он вошел в небольшой кабинет. Два стола, стоявшие перпендикулярно друг к другу, стулья, массивный сейф, находившийся в дальнем углу кабинета. Очевидно, его не могли отсюда убрать, и он оставался здесь еще с пятидесятых годов. Книжный шкаф.
Дронго прошел к гостевому столу и сел лицом к дверям. В отличие от Абрамова она не стала садиться рядом с ним, а обошла свой стол, усаживаясь в кресло. После чего достала две папки. Одна — большая, набитая бумагами. Вторая значительнее меньше.
— Вы хотели со мной поговорить?
Она
— Да, — ответил Дронго на ее вопрос, — мне казалось важным сообщить следователю, который будет вести расследование, некоторые свои наблюдения. Но я не знал, что следователем являетесь вы.
Она быстро посмотрела на него, отвела глаза.
— Что именно вы хотели мне сообщить?
— Если мы сохраним такой тон, то боюсь, что разговора у нас не получится, — мягко заметил Дронго, — или, может, вам лучше меня официально допросить как свидетеля?
Она посмотрела на свои папки, потом в окно. Потом наконец на Дронго.
— Нет, — ответила она, — я могу побеседовать с вами без оформления документов. Скажите, зачем вы к ней пошли?
— Сестра погибшего Мурсаева попросила меня провести частное расследование, — начал Дронго, — и мне показалось важным побеседовать с вдовой погибшего. Когда мы приехали к ней домой, там оказался и Павел Головин, которого вы задержали.
— Вы были ночью или днем? — спросила она.
— Поздно вечером, — кивнул Дронго, понимая, почему она спрашивает. Ее интересовала степень близости между погибшей и Головиным. — Она рассказала мне, что в последние дни перед поездкой в Париж ее муж сильно нервничал, был не в себе. Вообще-то разговора не получилось. Она очень эмоционально реагировала на появление сестры мужа. Дело в том, что после убийства Мурсаева выяснилось, что на его личных счетах почти нет денег. Все было вложено в фирму «Прометей», в которой погибший владел контрольным пакетом акций. Кажется, погибшая и Головин был заняты тем, что искали его деньги. И заодно пытались продать дачу, чтобы получить средства. Кстати, нужно проверить, успели ли они это сделать.
— Успели, — мрачно кивнула Линовицкая. — Головин дал показания, что вчера они были в нотариальной конторе и подписали необходимые документы. Получили сто тысяч долларов наличными.
— И денег дома не оказалось, — закончил за нее Дронго.
— Вот именно. Поэтому мы сразу и задержали Головина. Я успела провести только первый допрос, который длился три часа. Но он рассказал все, что знает. И о вашем визите, и о том, как ему угрожали, и о продаже дачи.
— В таком случае нужно найти людей, которые покупали дачу Мурсаевых.
— Уже нашли. Сегодня в пять часов ко мне должен приехать на допрос известный пианист Иосиф Гольштейн. Он и купил эту дачу. Вряд ли такой человек станет нанимать киллеров, чтобы задушить хозяйку и отнять деньги.
— Да, — усмехнулся Дронго, — он не станет. Но Головин не убийца, я в этом убежден.
— Его знали охранники в лицо и всегда пропускали, — напомнила она, — кроме того, ему было известно о деньгах. У него есть алиби, но он мог нанять убийцу.
— В таком случае убийцу мог нанять кто угодно. В городе многие знали, что погибшая хочет продать свою дачу. Это не доказательство его вины.
— Вы пришли сюда как защитник Головина? — поинтересовалась она.
— Нет. Как защитник истины. Мне кажется, вы поторопились с его арестом.
— В любом случае мы должны были его задержать, — сухо сказала она, — хотя бы потому, что часть денег была найдена у него.
— Как у него? Вы нашли у него часть денег за дачу?
— Вот именно, — ответила Линовицкая, — теперь, я думаю, вы понимаете наши мотивы?
— Нет, — упрямо сказал Дронго вопреки очевидному, — все равно нет. Она могла дать ему часть денег на какие-нибудь расходы. Это ее давний знакомый.
— Он так и говорит, — сообщила Валентина Олеговна, — но от этого ничего не меняется. У подозреваемого найдена часть денег, которые получила убитая. Согласитесь, что это само по себе достаточно веское основание для задержания.
— И это все, что у вас против него есть?
— А разве мало? — когда она говорила столь мрачным и холодным тоном, ее светлые глаза становились прозрачными и тусклыми. — Но это не все. Дело в том, что я веду расследование по факту смерти Салима Мурсаева, которое досталось мне от прежнего следователя, — сообщила Линовицкая, — как вам хорошо известно, бизнесмен был убит в Париже неизвестными, и в прокуратуре тогда принимались в расчет лишь коммерческие мотивы. Теперь мы считаем, что есть все основания связать смерть Мурсаева не только с его бизнесом, но и с его личной жизнью.
— Почему? — спросил Дронго.
Она помолчала. Потом отодвинула обе папки от себя, посмотрела еще раз в окно и наконец сказала:
— Вообще-то я не обязана вам говорить. Но если хотите, то скажу. Вам лично скажу. Дело в том, что часть акций компании «Прометей» была заложена ее бывшим владельцем Салимом Мурсаевым в банке при получении кредита. Двадцать пять процентов плюс одна акция. Однако эти акции были выкуплены государственной нефтяной компанией — ОНК, которая присоединила их к своим двадцати процентам. И таким образом у ОНК получилось сорок пять процентов плюс одна акция. До контрольного пакета им не хватало только пяти процентов. Это не моя заслуга, об этом узнал следователь, который раньше проводил расследование.
— Значит, они все-таки выкупили эти акции, — вздохнул Дронго, — я так и думал. Слишком большая прибыль могла попасть им в руки. Но им не хватало пяти процентов. И насколько я знаю, они не могли найти эти пять процентов ни при каких обстоятельствах. Там по пять процентов принадлежало нынешнему исполняющему обязанности президента Ивашову, какому-то пивовару, другу семьи Мурсаевых, погибшему Авдеечеву и, кажется, одной компании…
— Вам не сказали, какой именно компании? — перебила его Линовицкая.