Опрокинутый купол
Шрифт:
Некоторые из тех, кто сопровождал четверку, были мне знакомы. Я собралась было приветственно помахать им рукой, как вдруг заметила, что один, последний, будто плыл на руках других. Я всмотрелась. Лицо его по цвету почти не отличалось от одежды – белое, бескровное, пугающе неподвижное. Широко открытые глаза смотрели в одну точку с легким, будто мимолетным удивлением. Красные пятна ровной строчкой проступали на груди наискосок. И мое сердце, стукнув громко, на весь зал, упало куда-то вниз, к ногам.
– Таар, – прошептала я, еще не веря, еще по-глупому на что-то надеясь.
Служители меж тем подскочили, оттеснили меня, быстро и осторожно приняли тело и бережно уложили на носилки. Тот, кто нес Таара через тоннель, хмуро посмотрел на меня и отвернулся.
– Мы ничего не могли сделать, – сказал он. – Все случилось там, во время Перехода. Мы ничего не смогли. Ничего…
Я не помнила его имени, поэтому не ответила, только кивнула, стараясь вдохнуть через ком в горле. Кажется, он тоже был ранен, но держался прямо – слишком, неестественно прямо, и это его выдавало…"
Глава 13
ПРАВО НА ПОЕДИНОК
Смиренку разбудил стук в окошко. Ей снился отец, погибший много лет назад. Считать девочка еще не умела, и ей казалось, что он ушел давным-давно – почти всю жизнь ее опекал брат: кормилец, опора, единственная надежда… А то вдруг, наоборот, отец вспоминался так ясно и ярко, будто еще вчера со смехом катал ее на могучих плечах, изображая коня, а она, повизгивая от восторга, плыла высоко-высоко над поляной, белой от множества распустившихся ромашек, а сон был такой хороший, что девочка не сразу очнулась. Еще некоторое время она лежала с открытыми глазами в темноте людской, потом, сообразив, где находится, вскочила, прильнула к окошку…
Некрас на улице нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Рядом с ним вертелась Устя – белая самоедская лайка, с которой он всегда ходил на охоту. В другое время Смиренка обрадовалась бы, теперь же взглянула на котомку за плечами брата, широкие лыжи, подбитые мехом (две пары: одна побольше, одна поменьше), и сердце защемило в предчувствии беды..
– Собирайся, – глухо сказал Некрас. – Много не бери, только самое нужное.
– Некрасушка, – потерянно отозвалась она. – Что случилось-то?
Брат помолчал, потом сообщил, обращаясь к ближайшей стене:
– Он меня узнал, ты разве не поняла? – парнишка поежился и вздохнул. – Жалко уходить отсюда… Да что поделаешь.
– А меня от тоже узнал?
– Тебя? – улыбнулся Некрас. – Ты тогда была еще вот такусенькая, с локоть. Поперек лавки умещалась.
В глазах девочки затеплилась надежда. Она взяла брата за руку и с мольбой заглянула в лицо.
– Послушай… А может быть, все обойдется? Что он нам сделает? А захочет обидеть – я в ноги княгине брошусь, она защитит!
Некрас только покачал головой.
– Я не знаю, что он замышляет, только… Как, по-твоему, кому поверит княгиня? Девочке-замарашке или князю?
– Да ведь тебе самому в ту пору было… Сколько?
– Четыре зимы.
Парень полез за пазуху и вытащил охотничий нож в берестяных ножнах – Смиренка видела его множество раз, брат никогда не расставался с этим ножом, разве что на ночь снимал, но и тогда клал у изголовья, чтобы всегда был под рукой.
– Вот. Когда-то он принадлежал старому князю – тому, что умер у нас в избе.
– А потом? – замирая спросила Смиренка.
– Потом князь подарил его нашему отцу. А отец доставил мне…
–Я почти ничего не помню…
– Ты была совсем крошкой. Ну, беги собирайся. Да смотри не разбуди кого-нибудь.
– А куда мы пойдем?
Он задумчиво поджал губы.
– Мама рассказывала, будто в карельской деревне неподалеку отсюда жили ее родственники. Пойдем туда. Не выгонят же.
– А ну как мы их не найдем?
– Найдем, – твердо ответил Некрас. – Главное, ничего не бойся. Я буду с тобой.
– Всегда-всегда?
– Конечно. Только закончу одно дело…
Она поняла. Ее глаза вмиг наполнились ужасом.
– Ты что?! Некрасушка, не смей! Пропадешь, и я пропаду без тебя!
Она дрожала – ледяной ветер давно пробрался под не слишком-то теплый платок, ноги совсем окоченели на морозе, да и руки озябли и покраснели, будто гусиные лапки. Некрас обнял сестру, ласково поцеловал в мокрую от слез щеку… И ничего не сказал. Все равно его решения никто не смог бы поколебать.
Их хватились утром. Елань вместе с прискакавшим на двор воеводой разослала гонцов проверить дороги и тропки в окрестностях, велела расспросить всех, кто видел брата и сестру накануне побега… И не уставала недоумевать: вроде не было у девочки повода таить обиду на нее, а городская дружина к лету собиралась принять нового полноправного воина.
Княгиня вышла во двор усадьбы, крикнула конюшенного.
– Велишь запрягать возок, госпожа? – поклонившись, спросил тот.
– Нет. Верхом поеду, – сказала Елань. – Еремей, будешь меня сопровождать. Чую, беда случилась.
Дробно простучали копыта, взметнулась по двору снежная пыль. Всадники вылетели из ворот. Верный Еремей держался чуть позади и правее, сумрачно глядя на дорогу и с неудовольствием думая о княгине: вот же неразумная. Никак не желает заботиться о себе. Времена нынче неспокойные, следовало бы все же ехать в санях и дружинников с собой взять побольше, а не трех человек. Случись что – слабая защита.
Князь Ярослав, подбоченясь, сидел на вороном жеребце и усмехался в длинные усы, глядя на приближающегося Олега. Глаза его были нехорошие: он знал, что Олег не пойдет против данного слова и приедет один. Разведчики, тайком проследив за Белозерским князем, подтвердили, что тот не взял с собой даже телохранителей. Совсем глупо, хоть и благородно. Ну что ж. Тем лучше…
За последние годы Ярослав отяжелел. Тело, некогда мощное и мускулистое, обросло жирком и округлилось. Едва в кольчугу влезало. Зато ум в страшной, беспощадной борьбе за власть приобрел звериную жестокость и хитрость. Уговорив своего брата Мстислава отдать его дочь замуж за половецкого хана Хейгу, Новгородский князь приобрел в стане врага собственные глаза и уши, ибо Хейгу состоял на службе у самого Мелика, ближайшего приближенного Бату-хана.