Опрометчивый поступок
Шрифт:
Туман был так густ, что Сэм казался существом из иного мира. Его торс вздымался над Лидией, уходил в туман, как будто он был сказочным великаном. Если бы не угольная чернота волос, он бы растворился в сероватой белизне. Сэм торжественно вещал о бессмертных подвигах Буффало Билла, грозы разбойников и индейцев, защитника всех слабых и угнетенных. Если бы не туман, звук его голоса мог далеко раскатиться по равнине. Размеренный и ленивый ритм придавал речи напевность сродни той, что свойственна сказителям и поэтам. Лидия позволила ритму заворожить
Наконец Сэм устал читать, закрыл книгу и прилег рядом. Сначала Лидия чувствовала спиной его плечо, потом он бесшумно отодвинулся. Сразу стало холодно и неуютно. Отчасти сознательно, отчасти инстинктивно она повернулась. Все происходило так же, как и ночью, только теперь среди сплошной белизны, а не темноты.
Сэм лежал на боку, опираясь на локоть, и смотрел на нее. Когда Лидия повернулась, лица их оказались очень близко и взгляды встретились. Он был теперь отчетливо виден. Только Сэм, больше ничего. Весь остальной мир словно прекратил свое существование.
– А я уж было решил, что ты уснула.
– Нет
Черные ресницы и брови, синие глаза. Как назвать такое сочетание? Потрясающим, никак иначе. Нос ближе к переносице был все еще припухшим, хотя и не таким бесформенным, как накануне. Синяки приобрели слегка желтоватый оттенок. Лидии пришло в голову, что нос Сэма при обычных обстоятельствах узкий и изящно очерченный, что он обзавелся этой нашлепкой на переносице только вчера.
– Послушай… – нерешительно начала она, – нос у тебя прямой?
– Прямой, а что?
– Уже нет, – сообщила Лидия. – Его свернули. Хорошо хоть, не сильно.
Сэм коснулся переносицы самыми кончиками пальцев, лицо его искривила болезненная гримаса.
– Черт возьми, больно-то как!
– Бедный! – Сочувствие заставило Лидию повторить его гримасу.
Ужаснее всего выглядел глаз: синяк украсил его едва ли не всеми цветами радуги, на нижнем краю глазной впадины виднелась подсохшая ссадина. Хотелось проверить, насколько она зажила, но девушка не решилась дотронуться.
Кругом стояла глубокая, всеобъемлющая тишина, от белизны слепило глаза. Лишь где-то – казалось, бесконечно далеко – раздавалось порой приглушенное лягушачье кваканье. Это означало очередное болото, бог знает насколько обширное, или то, в котором они уже побывали (людям случалось блуждать в тумане целый день и ни на шаг не удалиться от начальной точки). Но откуда бы звук ни доносился, он в совершенстве подходил к пустошам Дартмура.
Лидия смотрела на Сэма и мысленно приказывала ему поцеловать ее. Или хотя бы коснуться. Сделать хоть что-нибудь, что подтвердило бы ее догадки. «Глупый, глупый! – мысленно уговаривала она его. – Перестань играть в благородство. Я не настолько невинна, как ты думаешь».
Но она не чувствовала досады, зная, что это вскоре произойдет.
– Ну что ты хмуришься? – спросила она в конце концов. – Это будет не в счет: ведь я уже на спине.
Сэм опешил, потом засмеялся. Он явно принял эти слова за шутку, одну из тех, которыми они время от времени обменивались, наслаждаясь чувством непринужденности. Смеясь, Сэм становился еще привлекательнее. Он покачал головой, так что кончики волос пощекотали Лидии щеку. Она закрыла глаза в томительном ожидании.
Но ничего не случилось.
Лидия взглянула на Сэма из-под ресниц. Он, казалось, что-то решал для себя. Почему она его не опасается? Почему относится так доверчиво? Вопросы остались без ответа.
Щетина на щеках и подбородке Сэма успела подрасти и основательно затенить нижнюю половину лица. Кто-то словно мазнул там черной краской. Непослушная прядь снова свисала на лоб, так что руки чесались ее поправить. На общем темном фоне глаза светились необыкновенно яркой синевой – глаза ангела на лице демона. И этот демон был в ее власти.
Быть может, потому она и не боялась его. Не стоило гадать, какова природа этой власти, довольно было того, что она существует. Ему вздумалось беречь ее, и он упорствовал в этом… Заблуждении? И во взгляде, и в выражении лица, и во всей позе Сэма была немая просьба не облегчать ему ничего, наоборот, противиться любому посягательству. С чего он взял, что так будет лучше?
Лидии меньше всего хотелось показаться недотрогой. Она желала быть искусительницей. Сиреной.
– Поцелуй меня!
В ответ послышался неискренний смешок.
– Я так хочу! – Нет.
Они лежали почти вплотную, так что дыхание одного касалось губ другого при каждом произнесенном слове.
– Чем играть в глупые игры, лучше выспаться, чтобы сделать марш – бросок, когда рассеется туман.
Лидия молча покачала головой. Спать, когда есть вещи поинтереснее? Вот еще! Не сам ли он сказал, что она распутна в хорошем смысле этого слова? «Вот и буду распутной», – подумала Лидия, призывно облизнув губы.
Будь он проклят, если пойдет у нее на поводу! Это кончится плохо, хуже некуда! Нет, он этого не сделает! Тогда зачем же он тянется к ней? Чтобы укусить?
Губы их соприкоснулись.
Нет, целоваться он не собирается. Он просто… просто проверит, так ли нежны и горячи губы Лидии, как кажутся. В конце концов, ему давно хотелось попробовать этот выразительный рот на вкус.
Он сравнил ее губы с лепестками розы, но потом решил, что уж слишком польстил розе. Полные, горячие, живые, податливые. Он не целовал Лидию, нет, просто прикасался губами и отстранялся вновь. Просто проводил кончиком языка по линии ее сомкнутых губ, раздвигая их. Просто мимолетно покусывал ее нижнюю губу. Он позволил себе самую малость, делал все, что предшествует поцелую, однако не целовал. Короче, ничего страшного не происходило.