Оптинские старцы
Шрифт:
Вообще вера в старца играет огромную, во многих случаях решающую роль для приходящего к нему человека. Это особо подчеркивал о. Лев. «Если спрашивать меня — так и слушать, а если не слушать — так и не ходить ко мне», — говорил он часто. «Не столько искусство и опыты старческие действуют, сколько вера с упованием вопрошающих благодать Божию на нас вообще привлекают… Если кто искренне и от всей души ищет спасения, того Бог и приведет к истинному наставнику… Не беспокойтесь — свой своего всегда найдет».
На всю Россию уже прославился преподобный Серафим, Саровский чудотворец.
Старчество о. Льва продолжалось тоже недолго— 12 лет, с 1829 по 1841 год. Однако все эти годы старец переживал непрерывные гонения.
Против о. Льва восстал некто о. Вассиан, считавший себя старожилом в монастыре и не признававший старческого руководства. Это был грубый и неразвитый человек. Подобный о. Вассиану монах описан Ф. М. Достоевским в романе «Братья Карамазовы» под именем Ферапонта. К Вассиану присоединились и некоторые из старших иноков. От них стали исходить доносы, основанные на ложном истолковании роли старца в монастыре, а также на непонимании самого смысла старчества.
Первые шесть лет гонения на старца еще не принимали крутого оборота, но со временем стали угрожающими. Сначала из епархии приехали следователи и допрашивали весь монастырь. Но все показания были благоприятны для старца.
Поток доносов не уменьшился, закрутились интриги. Кроме ложных донесений калужский архиерей (который не благоволил к о. Льву и имел твердое намерение сослать его в Соловецкий монастырь) получал через московскую тайную полицию анонимные доносы с обвинениями против старца и настоятеля о. Моисея. Свидетельствовалось, что последний несправедливо оказывает скитским монахам предпочтение перед живущими в монастыре, и что скит подрывает авторитет монастыря, и если его не уничтожить, то древняя обитель разорится, и прочее в том же духе.
О. Моисей был вызван для объяснений к начальству духовному, а о. Льву было строжайше запрещено принимать посетителей. Его перевели из скита в монастырь и переселили из кельи в келью. К гонениям старец относился благодушно: с пением «Достойно есть яко воистину блажити Тя, Богородицу…» переносил свою келейную икону Владимирской Богоматери на новое место жительства и продолжал служение.
Запрещение принимать народ предписывалось о. Льву неоднократно. Каждый раз, повинуясь воле архиерея, он прекращал прием, но, видя тяжелые мучения страждущих, возобновлял душеспасительные беседы. Однажды о. Моисей, проходя по монастырю, увидел огромную толпу народа перед кельей старца в то время, когда последовало очередное запрещение из Калуги. Настоятель вошел в келью и сказал:
— Отец Леонид (старцу также запретили и носить схиму, называясь именем, данным при пострижении. — Н. Г.)! Как же вы принимаете народ, ведь владыка запретил!
Тогда старец отпустил тех, с кем в тот момент занимался, и велел келейникам внести к себе калеку, лежащего у дверей. Те принесли и положили перед ним.
— Вот, посмотрите на этого человека, — сказал о. Лев. — Видите, как все телесные члены его поражены. Господь наказал его за нераскаянные грехи. Он сделал то-то и то-то (старец назвал тайные грехи калеки) и за все это теперь страдает — живой, точно в аду. Но ему можно помочь. Господь привел его ко мне для искреннего раскаяния, чтобы я его обличил и наставил. Могу ли я его не принимать? Что вы на это скажете, отец Моисей?
— Но владыка грозит сослать вас, — нерешительно сказал настоятель, содрогаясь при виде лежащего на полу несчастного.
— Ну так что ж, — ответил старец. — Хоть в Сибирь меня пошлите, хоть костер разведите и на огонь меня поставьте, я буду все тот же отец Леонид! Я к себе никого не зову, но кто ко мне приходит, тех гнать не могу. Особенно в простонародье многие погибают от неразумия и нуждаются в духовной помощи. Как могу я презреть их вопиющие духовные нужды?
О. Моисею нечего было возразить, он, как всегда в подобных случаях, молча удалился, предоставляя возможность старцу жить и действовать, как укажет ему Сам Бог.
Понимая великое значение старчества, о. Моисей был всегда на стороне старца, и между ними не возникало ни малейшего трения. Но защита настоятеля была бы малосильна, если бы не заступничество за о. Льва двух митрополитов, двух Филаретов — Киевского и Московского. Киевский митрополит заступился за старца в Синоде. Он также посетил Оптину пустынь, где в присутствии епархиального духовного начальства оказывал о. Льву особые знаки уважения. Святитель Филарет Московский самолично написал калужскому епископу: «Ересь предполагать нет причины».
Незадолго до смерти старец опять был подвергнут гонениям, так же как и его духовные дочери — инокини из женских монастырей, которые посещал о. Лев ради духовного окормления. Его самого назвали масоном, святоотеческие книги, которые он давал читать монашествующим, — чернокнижием; многих замеченных в близком духовном общении со старцем монахинь изгнали из обителей. Перед самой кончиной старца монахини все же были оправданы и впоследствии самые выдающиеся из них заняли начальственные должности.
Последним тяжелым испытанием старца была его пятинедельная предсмертная болезнь, во время которой он страдал жестоко, но помощи врачей не принимал. За год до своей кончины он знал ее час. С молитвой на устах предал свой дух Богу.
Тело преподобного три дня стояло в соборном храме без малейших признаков тления. Более того, оно согрело всю одежду и даже нижнюю доску гроба. Руки его были мягки, как у живого. Удивительно то, что, болея, старец имел руки и все тело холодными, при этом многим любящим его говорил: «Если получу милость Божию, тело мое согреется и будет теплое».