Опус номер девять ля мажор. Часть 2. Жизнь как музыка и танец
Шрифт:
– Зуб… сломала, – выдавила она, утирая кровь с разбитой губы.
– Что у вас случилось? – эхом прозвучал голос Владимира Викторовича. Тренер, сегодня одетый в зелёные ирландские тона, подошёл незаметно и, не дожидаясь ответов, заглянул Лиде в лицо:
– Ого. Как это вышло?
Ксения ни капли не боялась, что Лида укажет на неё, – вероятно, сожгла весь страх на год вперёд. Но Лида только громче всхлипнула и отвернулась, показав налипшие на спину песчинки, листья, окурок под лопаткой… Бауэр сбил его щелчком и вопросительно поглядел на стриженого
– Упала, наверное… Сейчас отведём домой.
– Ну, ведите, раз упала. – Последнее слово Владимир Викторович произнёс очень выразительно, давая знать, что догадывается, какое это было падение, но сказанного не вернёшь. – А вы, ребята, не разбегайтесь по лагерю, – обернулся он к своим. – Либо в зале, либо у себя в кроватях, договорились?
– Хорошо, – ответила Вика.
Пловцы увели с собой Лиду, Бауэр проводил их до угла тренировочного зала и свернул в другую сторону.
– Извини, Ксюш, – заговорил Рома, часто моргая, – я тормоз, не догадался, что она может такое сделать. Если бы был умнее, смотрел бы за вами всё время. Она меня достала. Не отвязаться, всю неделю встречаю здесь, там, везде… Будто я ей что-то должен…
– Да ладно, расслабься. Иди танцуй, – отослала его Виктория. – Мы прогуляемся, хорошо, Ксюха?
– Да, – кивнула она, – проветримся немного. Не скучай.
Рома шагнул было прочь, но тут же вернулся и склонился к её уху:
– Слушай, а я тебя не достал? А то, может, думаешь обо мне так же. Если что, скажи, я отстану…
Так напряжённо звучал его шёпот, что Ксения улыбнулась.
– Нет, нет, всё в порядке. Совсем не так.
– Точно?
– Врать не люблю. Кто сразу не верит, тот меня обижает.
– Всё-всё, больше не буду! Вы идёте туда? – Рома кивнул на тёмное окно зала.
– Только переобуться. А потом… наверное, сходим на берег, посидим у костра.
– Я тоже тебя хотела туда позвать, – сказала Виктория.
7
У костра на берегу залива сидели «старики» танцевального клуба. Владимир Викторович и Анатолий, сменяя друг друга, ходили к залу поглядеть, всё ли в порядке. Ксения и Вика встретили Толю на полпути.
– Что у вас случилось? – спросил он.
– Не знаем, – переглянувшись, ответили они. – А что такое?
– Да показалось по телефону, голос у Владимира какой-то встревоженный. Ладно, может, и ерунда…
Пиликнул телефон Виктории, висящий на шее под бирюзовой футболкой. Вика достала его, улыбнулась, прочитав сообщение, и принялась на ходу писать длинный ответ. Вдруг замешкалась и стёрла набранное слово.
– Ксюха, ты грамотей. Как правильно: экстремальный или экстримальный?
– Тре.
– Почему? Проверочное ведь – экстрим?…
– Нет, это жаргонное слово, не годится. Всё равно как ты, – Ксения задумалась на секунду, – проверишь «положить» словом «лажа», вот.
– Убедительно, – и Вика вновь стала нажимать кнопки, шевеля губами и по памяти переступая сосновые корни. На руке, держащей телефон,
– Ты прямо вся такая загадочная, – протянула Ксения, щекой придавила к плечу комара, собрала с куста пригоршню спелых брусничин, догнала Вику и отсыпала ей половину.
– Спасибо. Как ты их видишь? Темнеет уже…
– А я нюхом. Вон там, на кочке, много.
– Ксюха, мы так до берега не доберёмся, – сказала Вика, отправив, наконец, загадочное послание.
Но между сосен уже блестел залив, огромной серебряной каплей вдававшийся в берег, и чем ближе подруги подходили, тем было светлее. За день вода собрала столько света, что ночь обходила пляж стороной – лесными тропами, аллеями, комнатами, в которых спали младшие девочки… или, может, не спали, с завистью глядели на угол тренировочного зала… А здесь даже ветер с залива дул серебристый, и тёмными казались фигурки, сидящие в кружок впереди и чуть левее того места, на которое вышли Ксения и Вика.
– Вон они, голубчики… Шашлык, что ли, жарят?
– Не знаю, – Ксения повела носом, ловя аппетитный дымок, – с чесноком?… вряд ли. Наверное, охотничьи сосиски.
Она хлопнула себя по животу: хватит бурчать, потерпи. Ну, пропустила ужин, подумаешь… Михаил Леонидович добрый, но надо и совесть иметь.
Костёр был небольшим и совсем бледным в сиянии залива. Подруги подошли, осторожно ступая, чтобы не начерпать кроссовками песка, и остановились за спинами Петра Павловича и Надежды. Это был талисман клуба, взрослая пара, занимавшаяся в нём со дня основания. Танцевали они для удовольствия, не желая ни с кем соревноваться, и оттого не обросли колючками, как уже стала обрастать Даша… а про Вику нечего и говорить, она всегда была ежистой. И Ксения была, но за год как-то отмякла и теперь не может понять: хочется ли ей прежней брони, или всего, что было, – но без неё?…
За все годы, что Ксения знала Петра Павловича с Надеждой, они, так же как и тренеры, почти не изменились. Он – высокий, угловатый, лопоухий, уже сорокалетний, но до сих пор хулиганистее пацана. Это Пётр Павлович два года назад, перепугав девчонок, взорвал под окнами петарду в день рождения жены, а прошлым летом он подговорил ребят нарядиться папуасами, раздобыл им краску для лиц, пятнистую одежду будто бы из шкур ягуара… Потрясая деревянными копьями, распевая вздор на мотив «Happy Birthday», эта банда заявилась на ужин, и Пётр был главным дикарём. Что-то выдумает на этот раз?…
У них есть сын Вася, но он не танцует, занимается выездкой. Ксения однажды гостила у него в конюшне, кормила лошадей морковкой и каталась по вольеру на старом, смирном пони. Теперь ей нужен высокий конь, иначе ноги будут шаркать по земле…
Виктория, которая всегда была с Петром Павловичем запанибрата, стукнула кулаками ему по плечам, стала их мять, щипать и поколачивать.
– Осторожнее, не сломай, – сказала Надежда.
– Солнце, если даже тебе это до сих пор не удалось, чего ты ждёшь от ребёнка? – ответил Пётр Павлович.