Опьяненный любовью
Шрифт:
Конечно, она блефовала. Да, она сильная. Но только среди женщин. Как же несправедливо было со стороны природы сделать женщин настолько слабее мужчин! Но у нее не было другого выхода, как только попытаться возместить недостаток физической силы силой здравого рассуждения и… умением точно прицелиться.
К счастью, Годфри решил не рисковать.
– Я же был почти готов раскрыть перед тобой двери своего дома, – сказал он, застегивая жилет и с нарочитой беззаботностью сложив руки перед собой так, чтобы как-то защитить
Пен с такой силой сжала палку, что у нее побелели костяшки пальцев. Может, благодаря гневу у нее хватит силы сбить надменное выражение с этой гнусной физиономии.
– Не смейте называть так Гарриет!
– Почему же не сметь? А кто же она, если не ублюдок?
– Неправда.
– Ты, наверное, хочешь, чтобы ее называли «побочный ребенок» или «дитя любви»?
«Гарриет – мое любимое дитя».
Пен вдруг вспомнила, какой сильной чувствовала себя в присутствии Гарри. Любовь пылала в ее сердце так, что никто и ничто – ни ее отец, ни репутация, ни правила поведения, которые ей прививали с ранних лет, – не имело никакого значения. Все это меркло, становилось ненужным и незаметным, словно свеча при полуденном солнце.
Она была тогда юной и наивной, но очень смелой.
Такими смелыми бывают только очень юные, но оставшись одна с ребенком на руках, Пен поняла, что юные часто бывают и очень глупыми.
Годфри покачал головой:
– Слава богу, я вовремя узнал правду.
Она замахнулась палкой, почти утратив всякую осторожность от ярости.
– Нет, это я, слава богу, вовремя узнала правду. Вы ведь – просто гроб повапленный!
Годфри дернулся, но быстро овладел собой.
– На себя лучше посмотри, шлюха. – Он сделал шаг вперед.
– Я ведь не священник. Мое дело хмель, а не святость. – Пен резко выставила палку по направлению к его паху, а сама на шаг отступила.
Она не собиралась объясняться ни перед ним, ни перед кем бы то ни было и уж тем более просить прощения. Она не совершила ничего такого, что в глубине души могла бы назвать грехом.
Хотя, конечно, все окружающие сочли бы это грехом. И смотрели бы на нее так, как смотрит сейчас Годфри. Они видели бы в ней женщину, лишившуюся своей женской чести.
Шлюху.
И что самое страшное, они считали бы Гарриет ребенком, которому лучше бы было не рождаться на свет. Именно поэтому Пен пришлось все эти годы притворяться вдовой.
– Значит, ты хочешь поговорить о сельском хозяйстве? О вспашке и посеве?
Глаза Пен сузились. Она заметила, что Годфри приближается. Замахнулась на него – он остановился.
Но, к сожалению, не замолчал:
– Ты, верно, позволяла всем мужчинам из здешней деревни вспахивать свое поле?
– Что вы имеете в виду? – Пен задала этот вопрос помимо своей воли. Она прекрасно знала, что он имеет
– Ну, давай, давай! Будет справедливо, если ты отдашь мне то, что давала другим. – Его губы скривились в уродливой ухмылке. – Рассматривай это как десятину.
О боже! Как она могла допустить мысль о браке с таким низким богохульником и негодяем?!
– Вы мне омерзительны.
– Обещаю, тебе понравится. – Годфри указал на свой гульфик. – От моего дружка здесь дамы просто без ума.
К горлу Пен подкатила тошнота, но она справилась.
– Ну, если ваш дружок умоляет вас о помощи, то помогите ему сами.
«О господи, мне не стоило этого говорить».
Его лицо потемнело, как грозовая туча. В одно мгновение Годфри оказался рядом с ней, вырвал палку из рук и прижал к своей груди, обхватил руками, словно железным обручем.
Пен попыталась снова ударить викария коленом, но он держал ее так, что она не могла пошевелиться, прижался губами к ее губам, пытаясь просунуть язык ей в рот. Пен крепко сжала челюсти.
«Не позволяй себе расслабляться. Борись. Не дай ему совершить то, что он задумал».
Годфри Райт отвел голову назад и злобно глянул ей в глаза.
– Перестань сопротивляться.
– И позволить вам изнасиловать меня?
– Это не изнасилование. Ты же сама этого хочешь.
Пен с силой толкнула его в грудь, но не смогла отстраниться ни на дюйм.
– Спросите своего исстрадавшегося дружка, хочу ли я этого.
«Может, мне удастся придушить подонка его же собственным галстуком?»
Пен потянулась к его галстуку, но Годфри успел схватить ее за руку. Второй рукой он сжал Пен еще сильнее.
О боже! Пен оказалась в еще худшем положении. Викарий прижался к ней всем своим грузным телом. Пен почувствовала его напрягшийся член.
– Ты же ведь шлюха, а разве шлюху насилуют?
– Я – не шлюха!
«Я должна оставаться спокойной и найти возможность освободиться. Я не могу позволить преподобному мерзавцу совершить это. А что, если я от него забеременею? Я же…»
– Но даже если бы я ею и была, мое тело принадлежит только мне. Никто, кроме меня, не имеет права решать, кому к нему прикасаться.
Викарий тяжело и учащенно дышал. Он подтащил ее к иве и прижал к стволу. Пен почувствовала, как он теребит свой гульфик.
– Обойдемся без твоего девичьего притворства. Мы ведь с тобой прекрасно знаем, что это всего лишь игра.
– Неправда!
Показалось ей или в самом деле она услышала хруст ломающихся веток и звук шагов на узкой тропинке?
Может, это звук ее бешено бьющегося сердца?
– А ты хочешь, чтобы тебе заплатили? Я заплачу. – Годфри ухмыльнулся. Это была самая страшная гримаса из всех, которые она когда-либо видела. – И заплачу много, если мне понравится. Постарайся удовлетворить меня, Пенелопа.