Опыт путешествий
Шрифт:
Ан нет, здесь о домашней птице не шутят. Старый судья с бородой, как у Мерлина, попытался познакомить меня с основой классификации яиц. Он бережно поднял яйцо своими ручищами размером с поднос и поднес к лицу, объясняя, что с ним не так. Проблема была в плечах. Кто может предположить, что у яиц есть плечи и они могут быть неправильными? У этого был слишком широкий узкий конец, у того — слишком острый. Эти слишком круглые, а другие — неровные. «Вот хорошее яйцо, яйцо-призер», — сказал он. «А вон то отполировали, — прошептал он позже. — Это грозит дисквалификацией. А на тех яйцах — следы соломы». Действо походило на прогнозы акушерки. Но и это было не все. На соседнем столе стояли тарелки с разбитыми яйцами. Здесь сравнивали желтки: этот слишком плоский, этот слишком бледный, здесь разваливается белок, а вот это яйцо оплодотворено. Праздник Ирода, избиение младенцев.
В другом конце комнаты в два ряда стояли клетки. Это птичий приют. Место для нежеланных и недостойных. Куры и петухи, не соответствующие высоким стандартам. Куры высиживают два и более выводка в год, поэтому за количеством никто не гонится. Выставки и разведение евгенически жестоки. В войне против мелких полых гребней нет места сантиментам.
Я очарован парой курочек. Их классическими цыплячьими очертаниями, маленькими красными бородками и гребешками. У них белые перья с черным контуром, будто кто-то обвел каждое перо тонким фломастером. Это серебристые виандоты — американская порода, появившаяся в Нью-Йорке в 70-е годы XIX столетия. Они очаровательны, и стоят всего лишь 14 фунтов за пару. Мое сердце бьется сильнее, в голове пустота, как перед принятием импульсивного и неуместного решения, призванного изменить жизнь. Я спешно прогулялся по залу в поисках человека, продающего кур, и швырнул ему деньги. Он удивился, непривычный к такой финансовой сговорчивости. Бентамки — весьма экономное хобби, а я даже не пробовал торговаться. Он был слегка разочарован.
«Виандот — замечательная порода, — заметил проходивший мимо эксперт. — Прекрасный выбор для начинающего. Милый характер. Они почти не летают, так что вам не придется снимать их с деревьев. Но самое сложное еще впереди». О Господи, что? Еда? Вода? Ветеринар? Чистка клоаки ватной палочкой? «Нет, дружок. Нужно найти коробку, в которой ты понесешь их домой. Коробок здесь…». Можете не продолжать, коробок тут как зубов у курицы.
Я заметил, что люди, которые разводят куриц, содержат их, судят, играют с ними в господа-бога, постепенно становятся похожими на своих питомцев. И в нескладных тринадцатилетних мальчишках, и в коренастых таксистах проявляется что-то птичье. Они наклоняют голову, петушатся, ерошатся, с любопытством поднимают вещи и роняют их. И им нравится общество друг друга. Я нахожу любителей бентамок очаровательными по природе. Они с головой погружены в свое хобби и околдованы птицами. Они довольны своей стаей, проводят выходные в церквях и центрах активного отдыха, а вечерами сидят перед телевизором, держа на коленях курицу, теребя ее за хвост и обмазывая ей мочки мучной пастой. Их объединяет невинное призвание. Их опыту и терпению, их увлечению любимым делом можно позавидовать. Бентамки прекрасны, и сложно представить нечто лучшее.
Правда, есть одна проблема. Старый таксист из Эссекса говорит, что подумывает бросить эту затею. Соседи уже шесть раз подавали на него в суд. «Я потратил бог знает сколько денег на сарай, жена не знает отдыха. Но людям не нравится кукареканье. Ко мне приходили с микрофонами из муниципалитета, приходили и адвокаты, и судебные приставы. Я годами боролся за своих птиц. Но уже устал». И это не единичный случай — переехавших в сельскую местность раздражает кукареканье и не только. Они хотят избавиться от церковных колоколов и скота, а цыплят отправить в суп.
Сельская местность превращается в дом престарелых, сообщество со строгими правилами, тишина должна быть как в библиотеке. Но песнь шантеклера будила нас тысячелетиями. Это предупреждение, приветствие нового дня, звонок к завтраку и к станку, но прежде всего напоминание о том, что мы не одни в этом мире.
В обмен на яичницу и жаркое мы обязаны защищать этих птиц, таких уютных и таких домашних. Разведение кур становится все более популярным. Это недорого, опыта не требуется, а плоды своих ошибок можно просто съесть. Это вестник трудных времен. Когда людям страшно, они обращаются к курам. Когда наступают тяжелые времена, когда мы не чувствуем себя в безопасности, мы возвращаемся к своим старейшим друзьям и обнимаем наших кур.
Я отвез виандотов в свой крошечный садик в Челси. Они обосновались, копаются в земле и кудахчут о чем-то своем. Мои близняшки кормят их объедками и наблюдают за ними. Как нервные матроны, куры кудахчут на собаку и не хотят нестись. Но я не против, они по-прежнему завораживают меня. Вечерами я прихожу посидеть с ними, и каждый раз, когда беру одну из них на руки и поглаживаю ей шею, меня переполняет чувство поистине детского спокойствия, и все проблемы дня уходят в небытие. Мы тесно связаны с этим маленьким заурядным динозавром, покрытым перьями.
К сожалению, у этой истории не будет счастливого конца. Осторожно, будто ступая по скорлупкам, моя жена начала разговор: «Ты же понимаешь, что нельзя их оставить. Ты постоянно в разъездах, а у нас собака, да еще эти лисы и крысы. А куры — еще одна забота. Нам и там хватает забот. К тому же, — добавляет она, чтобы подсластить пилюлю, — нам нужен свадебный подарок для Элизабет и Аруна».
Так что теперь мои виандоты копаются в земле на ферме Элизабет Хёрли. Там им наверняка лучше, думаю я. Но по-прежнему по ним скучаю. В груди моей дыра с очертаниями бентамки. Когда мы их увезли, я вычистил их ящик и… вы наверняка догадались.
Одно бледное яйцо. Не слишком широкое в плечах, приятно округлое, не слишком острый конец, неплохая симметрия, никаких отметин от сена. Отличное яйцо. Я сварил его и поделился с близняшками. Яйца у бентамки небольшие, но мы дружно решили, что для солдата это яйцо было бы лучшим на свете.
Таутон
Если ехать по шоссе B1217 — дороге Феррибридж — Тадкастер, то сразу за слиянием М1 и A1M можно обнаружить, у что вы пересекли невидимую границу, за которой север перестает быть зловещим, а воздух бодрит. Едем через Сакстон, мимо паба «Кривое полено», и по левой стороне начинаются поля с кукурузой и небольшие рощицы. Этот древний пейзаж не беспокоят поэты, художники и гиперболизированные туристические афиши, здесь царят тишина и покой. Дорогая прямая — она знает, куда ведет, куда спешит и стремится. За выстриженным кустом вы можете заметить огромный древний падуб, растущий на обочине. Кажется, будто ему здесь не место.
Остановитесь и выйдите из машины. Прислушайтесь к звенящей тишине, а затем обойдите дерево. За ним, невидимый с дороги, стоит древний готический крест. Никто не знает, откуда он и кто его поставил. Веками он лежал в канаве. Кто-то недавно нацарапал на нем неправильную дату — 28 марта 1462. Событие случилось на следующий день — в Пальмовое воскресенье 29 марта.
Этот затаившийся крест — единственный памятник самой большой, длинной и кровавой битве, когда-либо случавшейся в Британии — битве при Таутоне. Жертвы побоища исчисляются даже не сотнями, а тысячами. Второе по числу жертв сражение произошло 200 лет спустя при Марстон-Муре, и погибших было в четыре раза меньше.
Согласно современным подсчетам, учитывающим средневековые преувеличения, в то воскресенье погибло от 20 до 30 тысяч людей. Чтобы вы осознали масштабы — это больше, чем в первый день битвы на Сомме [62] , но без бомб и автоматов. Молодые парни рубились, лупили дубинами, топтали, душили и топили друг друга. В тот день погибла сотая часть всего населения Англии. Сегодня это было бы 600 тысяч.
Пройдитесь по кромке поля. Ветер колышет кукурузу, а сверху кружатся розовато-лиловые облака, похожие на синяки, и раскидывают по земле пятна солнечного света. Вдали стоит одинокое дерево с кроной, примятой южным ветром. Оно обозначает это мрачное элегическое место. Невозможно пройти, не почувствовав отзвука страшных событий. Невозможно печальный и выразительный пейзаж смерти.
62
Англо-французская наступательная операция в ходе Первой мировой войны (июнь-ноябрь 1916 года). Потери противоборствовавших сторон превысили 1 млн.