Опыт путешествий
Шрифт:
Космический китч достиг точки полной деградации вместе с Карлом Саганом, романтичным ученым в водолазке, проповедовавшим науку для чайников. Саган был Эйнштейном в представлении читателей журнала «Ридерз Дайджест», торговым агентом в космической гонке. Он был тем парнем из рекламы сигарет, на которого все хотят быть похожими. Затем он придумал концепцию капсулы времени. Сейчас почти невозможно объяснить, зачем в эту абсурдную затею вкладывалось столько усилий. Идея заключалась в отправке приглашения пролетающим мимо инопланетянам. В капсулу следовало вложить свидетельства о существовании и развитии человечества. Каждый имел свое мнение по поводу того, что должно оказаться в капсуле: Библии и Кораны, фотографии стариков, аборигенов и танцовщиц с Бали, немного Моцарта и Beatles. Получилось как с клипами, которыми перебивают новостные каналы, когда не хватает рекламы. Кто-то предположил, что инопланетяне не говорят по-английски, и в капсулу добавили универсальной математики, которую марсиане уж точно должны понимать, а заодно и карту, чтобы можно было вернуться во Флориду.
Больше всего шуму поднялось из-за изображений мужчины и женщины, выгравированных на неразрушимом криптоните [72] , призванных стать олицетворением каждого из нас (кроме черных, конечно). Фигуры были обнажены, и это послужило пищей для ожесточенных дебатов. Должны ли у мистера и мисс Земля быть гениталии и лобковые волосы? В результате они до сих пор летают где-то в космосе, создавая о нас представление, как о Барби и Кене после депиляции. И мы знали, что никому нет дела до происходящего наверху, что все происходит здесь, дело в нашем странном, искаженном восприятии самих себя. Исследование космоса стало символом суетности, проявлением тщеславия государства и демонстрацией силы. Исследование продолжается в тени шпионажа, средств ядерного сдерживания и звездных войн. Оно подарило нам GPS — говорящую карту, встроенную в машину; не то что бы вперед, в бесконечность, а скорее, как добраться до Лидса, минуя платные дороги. Когда закончилась Холодная война, смысла в космической гонке не осталось. Никто не вернулся на Луну — там ничего и не было, кроме поэтичности и мифологии. Они поступили по-людски, оставив там кучу мусора и корпоративный панегирик, подписанный президентом Никсоном. В этом не было величия или отваги, лишь глупость, грязь и суета. Колумб, Магеллан и Кук привезли из своих вояжей нечто полезное или проясняли важные вещи. Космическая гонка была бессмысленной и затратной.
72
Криптонит — в данном контексте, крепкий металл. На самом деле диски были сделаны из анодированного алюминия и размещены на беспилотных космических кораблях «Пионер-10» и «Пионер-11». Криптонит — минерал с фантастическими свойствами из саги про Супермена.
Она оставила нам космические станции: цыганский табор, не подчиняющийся законам гравитации, разрушающийся передвижной домик, болтающийся вокруг Земли под присмотром третьесортных охранников с двойками с минусом по физике и резервуарами, наполненными мочой. Научные эксперименты? Смысл существования станций больше напоминает школьные проекты — а могут ли горчица и кресс-салат расти в космосе?
Город Калининград на Балтийском побережье подарил космосу больше путешественников, чем любое другое место на земле. Он может похвастаться десятками советских мемориалов, воздвигнутых в честь отважных путешественников к далеким звездам. Но памятники давно покрылись мхом и облупились. Калининград — один из самых убогих и загрязненных уголков Европы. Благодаря космической гонке он стал посмешищем. В московском Музее космонавтики (где можно увидеть корабль-спутник Юрия Гагарина, размером не больше буфета образца пятидесятых, или копии ракет, запускавших в космос собак, пока люди не научились возвращать их на землю), сейчас пусто, если не считать вереницы скучающих школьников. Это старая коммунистическая Россия. Никому не нужны вещи с маркировкой СССР. Космическая гонка так и не стала грандиозным символом власти. Это полный провал. Такова правда о программе освоения космоса: настоящее обогнало будущее. Ракеты — громкие, мощные, внушительные, символизировавшие стремление человека вперед и вверх, — сейчас лишь устаревшая, затратная технология. Будущее не в бессмысленной растрате все большего количества полезных ископаемых. Мечта о том, что исследование космоса позволит человеку колонизировать новые миры, ушла в прошлое.
А новейшие научные открытия, призванные появиться в результате космической гонки, как грибы после дождя, обернулись тефлоном и ручками, которые пишут вверх ногами. Невероятным прорывом космической эры стали компьютерные технологии, а они не имели ничего общего с Хьюстоном и мысом Канаверал. Их придумали в садовых сараях Калифорнии. Технология запуска на орбиту глыб металла с двумя замотанными в фольгу учителями географии внутри устарела так же, как паровой каток, да и никогда не была столь вдохновляющей и красивой, как астрофизика. Вот где будущее космических путешествий — двигаться вперед, оставаясь на месте. Животные, растения и минералы оказались лишним компонентом программы освоения космоса. Балом правит математика. Последний рубеж прячется не где-то за Млечным Путем. Планета, до которой необходимо добраться, — наша собственная. Космонавты больше не кумиры детей. Наши потомки сейчас хотят жить с пингвинами и спасать дельфинов.
Единственная прекрасная вещь, доставшаяся нам от ненасытной космической гонки, — это фотография голубой планеты. Наш общий портрет — поразительный, нежный и трогательный. По иронии судьбы именно эта фотография способствовала зарождению экологического движения. Нам нужно было сбежать из собственного мира, чтобы оглянуться и понять, что для нас самое важное и где должна идти битва за будущее.
Когда инопланетяне, наконец, получат тот металлический ящик, что мы им отправили, они, скорее, обнаружат не бесполую парочку Сагана, а дохлую собаку.
Поэзия
Одни из самых приятных свойств слов — их строгость, аккуратность, аскетизм. Слова черно-белые, а буквы на странице прямолинейны и, простите за тавтологию, буквальны. Связь писателя и читателя интимна и устанавливается мгновенно — мысль, облеченная в несколько знаков, застывает, чтобы вновь возродиться. Этот процесс не изменился со времен клинописи, когда тростниковые стебли мяли мокрую глину. Написанное не хитрит — никаких происков, никакой ловкости рук. Слова такие, какие есть. Прочтя предложение, вы можете проследить мысль, понять, как оно было написано. Вы знаете, как это происходит, до тех пор, пока речь идет о прозе.
К поэзии же эти правила не применяются. Это совсем другое. Выглядит вроде бы так же — знакомые буквы и слова, но является, в сущности, чем-то совершенно иным. Словно по волшебству, поэзия парит над страницей, над словами. Она возникает вне черно-белых строк, будто письмена — это ясновидящие, призывающие духов.
А теперь мы собираемся увенчать лавровым венком очередного поэта. Поэты ищут укрытия, шлепая биркенштоками [73] , прикрывая лицо, сбегая от света рампы, будто помощники режиссера, внезапно вынужденные пробоваться на роль Гамлета. Есть те, кто спрашивает, нужен ли нам поэт-лауреат? Награжденный бочкой шерри, прижатый к груди власть имущих, вынужденный выслушивать тосты в свою честь на этих искусственно-пластиковых приемах и, конечно же, выплевывать бессмысленные вирши по случаю рождения очередного королевского отпрыска, Олимпиады или запуска ядерной подлодки. Поэт-лауреат — козел отпущения, призванный смиренно принимать обвинения в мещанстве и выступать объектом публичной травли для прессы.
73
Обувь с ортопедическими стельками. Названа по имени создателя ортопедической обуви Конрада Биркенштока. Прим. ред.
В то же время поэты — не шоумены от природы. Поэзия всегда была таинством. Стихи — это закодированные послания, предназначенные только для твоих глаз, спрятанные под подушкой или за бутылкой виски, привязанные к букету роз или вовсе написанные водой. В журналах о культуре нет рубрики с рецензиями на стихи, а по телеку не показывают программы о поэзии или церемонии награждения поэтов. В гонке за известностью поэты далеко позади актеров, музыкантов, художников и даже прозаиков. Я думаю, Венди Коуп с Шеймасом Хини [74] могут пройтись под ручку по большинству магазинов сети Waterstone’s [75] и остаться неузнанными. Стихи продаются все меньше и реже.
74
Вениди Коуп — английская поэтесса, офицер ордена Британской Империи, член жюри Букеровской премии. Шеймас Хини — ирландский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе 1995 года.
75
Сеть книжных магазинов в Великобритании и ряде других стран Европы.
Эта скрытность, немодная нынче застенчивость пытается скрыть важную истину — большинство из нас были освежеваны, набиты стихами и зашиты. Мы отмечены стихами. Даже если мы не прочли ничего нового в течение десятилетия, мы все еще храним милые нам строки у сердца. Спроси любого, что лежит в основе его личной культуры, и это окажется поэзия. Отрывки, строчки — мы носим их в себе до конца.
Стихотворение — та вещь, что выходит за пределы своего устройства.
Каждый день я пишу огромное количество слов, упорядочивая их так аккуратно, как только могу. Я обращаюсь с ними уважительно, наслаждаюсь их весом и легкостью, выстраиваю из слов узоры и скидываю их в кучу. Я люблю их легкомысленной любовью и подчиняюсь им с осторожностью дрессировщика львов. Они — инструменты моего ремесла. Мне кажется, я могу превратить в ремесло создание почти любой вещи из слов — от панегирика до списка покупок. Но не имею ни малейшего понятия о том, как создается стихотворение. Конечно, я пытался писать. Я выстраивал строчки, подсчитывал слоги, вытягивал внутренние рифмы, создавал гладкие, как шелк, сравнения, усеивал строки метафорами, но это была не поэзия. Моя поэтическая солянка так и оставалась прикованной к странице.
Тяжелее, чем писать стихи, может быть только писать о стихах, как вы уже, наверное, заметили. Автор превращается то в претенциозную феечку, то в настоящего головореза. Для начала, никто не знает, что такое на деле поэзия. Она радостно перепрыгивает через все заборы, построенные, чтобы оградить и защитить ее. Оксфордский словарь английского языка предлагает нам «образную, творческую литературу в целом», но даже не начинает раскрывать тему. Дальнейшее еще более непонятно: определение указывает на «мастерство или характерные черты поэта».