Опыт воображения
Шрифт:
Неподалеку от церкви она увидела закусочную, набитую конторскими служащими. Отстояв в очереди, она купила бутерброд, а поскольку на улице продолжал лить дождь, вернулась в уютную полутьму церкви.
Пока ее не было, в приделе появились еще несколько человек; они сидели или стояли на коленях, как бы ожидая чего-то. Джулия выбрала место подальше от всех, села, повернувшись к ним спиной, и тихонько, таясь, съела свой бутерброд. Наслаждаясь тишиной и покоем, она уселась поудобнее и сняла туфли.
Недалеко от себя она заметила что-то вроде будни часового, задрапированной в плотную ткань. Люди то и дело заходили за занавеску,
Когда из-за занавески совершенно неожиданно, как паяц из коробочки, появился священник, она страшно перепугалась, поняв, что все это время сидела почти вплотную к исповедальне, и священник может заподозрить, что она подслушивала. Охваченная стыдом, она потупила взгляд, но священник молча прошел мимо нее.
Сердце ее тревожно билось. „Пора уходить“, — подумала она. Нагнувшись, она стала надевать туфли, но ноги распухли и не входили в них. От отчаяния она чуть не заплакала.
— Не могу ли я помочь? — Подняв глаза, она увидела вернувшегося и стоявшего рядом с ней священника.
— Я не думала, что это — исповедальня, — испуганно забормотала она. — Не могу никак надеть свои туфли. Я очень сожалею. Я не подслушивала. Ноги распухли и никак…
— Не спешите, — сказал священник, садясь рядом с ней. — Нет никакой нужды торопиться.
— Кроме того, я съела здесь бутерброд. Я очень сожалею об этом.
— Вы съели здесь, говорите, бутерброд?
— И я засмеялась, когда тот противный мужчина набросился на своего ребенка за то, что он ковырял в носу в тот момент, когда зазвенел колокольчик.
— Да, это было „Вознесение Даров“, ммм…
— Проклятые туфли! Мне надо идти. Значит, вы тоже заметили.
— Посидите немного тихонько.
— Я уже посидела тихонько. Я здесь уже несколько часов. Я здесь спала.
— В этом нет ничего плохого.
— Как это нет? Мне нужно работать, платить по счетам, взять себя в руки, собраться.
— У меня такое впечатление, — сказал священник, — что вы уже слишком долго держите себя в руках, слишком собраны.
— Мне теперь не для кого это делать, — тихо сказала Джулия. — Я осталась совершенно одна. Жиля лишили водительских прав, а он все-таки взял машину, и они с Кристи поехали. Оба они погибли. Я не ожидала, что это так опасно. — Голос ее нервно завибрировал. — Ребенок имеет полное право видеться со своим отцом. Неужели вы не понимаете? В этом моя вина. Если бы я была благоразумна и думала о возможных последствиях, Кристи был бы сегодня жив!
Священник молчал.
— Я не более собрана, — продолжала Джулия, — чем „собраны“ мои ноги и мои туфли.
Священник молча слушал.
— Но не думайте, — сказала Джулия, которая, начав говорить, не могла уже остановиться, — что мне жаль погибшего Жиля. Наоборот, я очень даже рада, что он погиб. Он был эгоистичным, жестоким и грубым, и он был скверным отцом. Я уже с ним в это время разводилась. Мне было страшно видеть его пьяным и неприятно — трезвым. От него всегда воняло, мне было очень трудно его переносить, и однажды я не вытерпела, ударила его и сломала ему нос. Я не жалею об этом, а горжусь собой. Обычно я дрожала от страха и выставляла перед собой Кристи, загораживаясь им как щитом. Я знала, видите ли, что хоть он и был дерьмом, но не настолько, чтобы ударить ребенка. О Господи! — воскликнула она, — зачем я все это вам говорю? Вам же до этого нет никакого дела. У меня нет веры. Моя вера в Бога недостаточно тверда, да к тому же я и не католичка. Ведь это же — католический храм, не так ли?
— Да.
— Я и зашла-то сюда только лишь потому, что спасалась от дождя. Проклятые ноги! — Она снова попыталась втиснуть их в упорно сопротивлявшиеся туфли. — Ну, никак не влезают! — Она огорченно покачала головой.
— Мы могли бы отложить в сторону вопрос о вере, — предложил священник, — и пойти ко мне домой, где моя экономка угостит вас чашкой чая и приготовит горячую ванночку для ног. С этого мы и начнем собирать воедино ваши ноги и ваши туфли.
— Это звучит как небесная музыка, — сказала Джулия. Но тут же спохватилась: — Я несу тут всякую чушь. Извините меня. Мне лучше помолчать. — И высморкалась.
— Мы могли бы также найти для вас на ночь кровать, — сказал священник.
— Ах, спасибо, спасибо вам большое, но не надо, — отказалась Джулия. — У меня дома прекрасная кровать. Я пойду домой, я должна, вот только бы надеть туфли. Нет, я не такая несчастная, как вы, возможно, подумали. Вы очень добры. Простите меня — я попользовалась вашей церковью, и вы из-за меня потеряли много времени. — Взяв туфли в руки, она поднялась и впервые взглянула на него. Седой, усталый мужчина средних лет смотрел на нее с легкой улыбкой. „Было бы ужасно некрасиво обмануть его“, — подумала она. — Мне бы хотелось еще кое-что рассказать вам, но я не могу, — сказала она с болью в голосе. — Речь идет не об убийстве или чем-то таком, и вам это может даже показаться пустяком, но для меня это страшно важно.
— Давайте-ка все-таки займемся сперва вашими ногами и туфлями, — сказал он и повел ее к двери.
„Я ему уже, наверное, порядком надоела, — думала, следуя за ним, Джулия. — Его терпение не может быть бесконечным. Ему и без меня хватает забот с разными бродягами. Нельзя быть такой навязчивой“. С туфлями в руках она молча шла рядом со священником. Проходя мимо алтаря, он преклонил колено. Подняв глаза, Джулия увидела Деву Марию в изумительном по красоте перламутровом обрамлении.
— Какая прелесть! — не сдержавшись, воскликнула она. — И такая неожиданность — ведь большинство католических церквей в Англии не имеют украшений.
— Это Баварская церковь, — сказал священник, не объясняя, что это значит, и сразу же, словно опасаясь, что она начнет допытываться, и не желая этого, спросил: — Вы живете в Лондоне? — Получив утвердительный ответ, он сказал, что даст ей денег на автобусный билет.
Почувствовав некоторый холодок отчуждения, Джулия довольно сухо ответила:
— Спасибо, не надо. У меня есть деньги. Купила же я себе бутерброд!
К тому времени они подошли уже к двери его дома. Открыв ключом дверь, он пропустил ее вперед и позвал экономку. Возможность рассказать ему что-либо еще была упущена, и Джулия замкнулась в себе.