Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.
Шрифт:
Первоначально шасси было рассчитано на колёса большого диаметра. Кто-то изобрёл колеса малого диаметра и продал их агенту снабжения фирмы. После постановки их оказалось, что зазор между винтом и землёй слишком мал. Конструктор пишет докладную, что надо поставить трехлопастный винт, так как окружная скорость концов лопастей слишком велика…
Далее.
Во время сборки самолёта обнаруживается, что верхнее крыло упирается в потолочную балку цеха. После сравнения стоимости потолочного перекрытия и одного набора стоек, поддерживающих
При вытаскивании самолёта из ворот цеха обламывают конец левого крыла на 1 фут . Другую сторону приходится укоротить также на 1 фут и оба конца аккуратно закруглить…
В начавшихся лётных испытаниях самолёт показывает скорость на 5 миль в час выше ожидаемой конструктором, но и на 5 миль в час ниже той, которую он указал в предварительных технических условиях. Эта скорость на 10 миль в час больше той, которую ожидал получить инженер-расчётчик, и на 10 миль в час меньше той, которую он обещал президенту фирмы. Она на 15 миль в час больше ожидаемой управляющим торговым отделом и на 15 миль в час меньше указанной им в предварительной рекламе.
Именно эту скорость и ожидал получить президент фирмы, хорошо знающий свои предприятия.
— Здорово!.. Теперь мне всё ясно, — хохочет Надя, — почему вы плодите такую массу самых разнообразных самолётов: начинаете проектировать одно, выходит — другое, и нужно начинать все сызнова!..
Жос возразил с улыбкой:
— Я рассказал, как проектируют самолёты за границей…
— О да, конечно… — подхватила Надя, — у нас это делается иначе!
— У нас тоже хватает бестолковщины в любом деле.
Оба со смехом глядят в окно.
— Что же ты сказал на прощание своим днепропетровским изобретателям-самоучкам? — спросила Надя.
— Привёл им слова Карамзина, сказанные Пушкину: «Пари, как орёл, только не останавливайся в полёте!»
В это время динамик в вагоне известил, что электропоезд приближается к станции Старый Петергоф.
— Вот и приехали… Теперь прочь из головы всю авиацию!.. Кто первый заговорит о ней, выкладывает денежки на кутёж!.. На несколько часов погружаемся в святое искусство!
Они вышли на привокзальную площадь.
— Жос, милый!.. День-то наш какой!.. Все листики на тополях радуются солнцу!
Он сжал Надину руку:
— Девочка, я и сам, как лист, радуюсь! Целых 48 часов впереди!
Губы её дрогнули в счастливой улыбке:
— И, заметь, звезды нам благоприятствуют: иной раз такси не найдёшь, а тут созвездие зелёных огоньков!
— Видишь, как уставился на тебя этот русый парень в джинсовой куртке из первой машины? — И, адресуясь к водителю: — Что? Хороша?.. Сами знаем, что хороша!
Надя рассмеялась с непосредственностью школьницы, а шофёр подмигнул хитровато. Он хоть и не мог слышать шуточно-ревнивого бормотанья Тамарина, а все же что-то заставило его угадать их настроение.
— Добрый день! —
— С удовольствием! — оживился парень, запуская мотор. — Только вот… дворцы открываются в одиннадцать часов.
Тамарин взглянул на часы:
— Да, Надюша… А что как махнём в Ораниенбаум?
— Это далеко?
— Десять километров, — отозвался таксист, — дорога хорошая, вся в зелени.
— К одиннадцати успеем вернуться, — добавил Жос.
— Чудесно, поехали!
Дорога и впрямь оказалась живописной и весёлой от поминутно чередующихся плавных поворотов, от игры солнечных пятен на асфальте, прорывающихся сквозь листву. Правда, из-за зелени взгляду не удавалось пробиться к водам Финского залива, и всё же близость его чувствовалась, и ехать было радостно.
В какой-то момент шофёр протянул через плечо потрёпанную книжицу «Пригороды Ленинграда» и сказал не оборачиваясь:
— Может, полистаете?.. Семь лет со мной ездит…
Тамарин взял книжку. А Надя попросила:
— Не могли б нам рассказать о здешних местах?
Таксист, похоже, обрадовался:
— Да ведь что ж?.. Только, наверно, вам всё известно?..
Листая книжку, Жос заметил:
— Считайте, что мы все позабыли. Мы как все: будто знаем много, а на самом деле… Словом, не церемоньтесь.
Таксист усмехнулся:
— «Я знаю, что ничего не знаю!»
— Вот именно, — кивнул Жос, — и это факт, а не реклама!
— И примем слова гения за точку отсчёта, — добавила Надя, и все засмеялись.
Как-то очень ненавязчиво, с интонацией, присущей коренным ленинградцам, шофёр поведал, что земли эти двести семьдесят лет назад были дарованы Петром своему любимцу — Меншикову, что Александр Данилович, — таксист так и сказал: Александр Данилович, будто речь шла о человеке близком, — задумав затмить богатством и роскошью самого царя, завёз в своё поместье заморские померанцевые деревья. Летом их выставляли в кадках вдоль парковой аллеи. Светлейшему нравилось звучное немецкое слово «Ораниенбаум» — померанцевое дерево, он и назвал свою вотчину Ораниенбаумом.
— Позвольте обратить ваше внимание на любопытный факт! — Таксист вдруг оживился и даже сделал попытку взглянуть на пассажиров. — Город с немецким названием в Великую Отечественную войну стал камнем преткновения для гитлеровцев на подступах к Ленинграду! «Ораниенбаумским пятачком» называли в годы блокады эти земли. «Ораниенбаумский пятачок» был так невелик, что простреливался немецкой артиллерией вдоль и поперёк… А захватить его никак не удавалось. Не мне, конечно, говорить вам о том, какого героизма, каких страданий это стоило защитникам… 900 дней здесь стояли насмерть! И выстояли! И не только выстояли, но и первыми 14 января 1944 года ринулись в контрнаступление и прорвали блокаду.