Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.
Шрифт:
— И надо сказать, вам это с избытком удалось! — пожал плечами Стужев. — И вдруг, рассмеявшись, добавил: — Не знал я, что вы такой крупный дипломат, Ян Юльевич!.. Ладно, победителей не судят! Но прошу вас в другой раз быть более осторожным!
Глава третья
Серафим Отаров немного опоздал. Майков успел несколько раз взглянуть на часы, прежде чем тот вынырнул из людского потока на углу улицы Горького и устремился к входу в ресторан «Арагви». Майков вышел к нему навстречу. Серафим заторопился с извинениями, принялся бранить себя за
Снимая пальто, Отаров наклонился к другу, и тот снова увидел на его лице уморительно-виноватую улыбку.
— Понимаешь, Юра… Со Звездой я. Надо бы снять?.. А? Тут как получилось? На торжественной части нужно было поприсутствовать, и, как только она закончилась, я сюда, к тебе.
Майков посоветовал Звезду не снимать. А швейцар тотчас заюлил. По мраморной лестнице друзья стали спускаться в зал. Майков с удовольствием поглядывал на Серафима. Почти новый костюм сидел на нём ладно, и сам-то Отаров был празднично подтянут, особенно аккуратен. На его худощавом лице не угасало радостное оживление, которое, как знал Майков, непременно закончится красноречивым потиранием рук, как только на столе появятся яства. И тут Майков заметил, что его друг успел чуточку «разговеться». А Серафим, словно угадав, заспешил:
— Юра… День такой, предпраздничный, и женщины на службе вздумали преподнести мне… Что б ты думал?.. Три пузырёчка с коньяком в красочных таких коробочках. Фу-ты, ну-ты… А-а, думаю… Взял да и выпил один за другим, а посуду с футлярчиками бросил в корзину.
Отаров рассмеялся, как Майкову показалось, плутовато-ущербно, что ли. Будто созорничавший школяр: и доволен проделкой, и боязно: как бы не попало. Майков усмехнулся:
— В самом деле: пусть не играют милые женщины на душевных струнах!
В нижнем этаже у входа слева оказался свободный столик, и друзья сочли, что для разговора будет удобней сесть спиной к залу. Вид бокалов, крахмальных салфеток и глянцево-синей карточки — её тут же услужливо раскрыл официант — ввёл друзей в ещё более приподнятое состояние. Отаров ощутил даже лёгкий озноб. Принявшись с вожделением потирать ладони, он доверил другу выбор закусок, что тот, не канителясь, и сделал, а когда официант удалился, проговорил, оглянувшись:
— Давненько не сиживали мы в этом подвальчике!
Майков сперва задержал взгляд на живописном панно на стене, где, как ему и раньше казалось, художник, вознамерившись отобразить энтузиазм тружеников сельского хозяйства, вроде бы изобразил выступление ансамбля песни и пляски на фоне фруктовых и овощных гор. Потом Майков перевёл взгляд на третий стол в правом ряду и вспомнил, как здесь в последний раз виделся с Леонтием Сибиряком. «Немало лет прошло… Ну да, сколько моей Алёнушке: восемь без малого… Ох, летит времечко!»
Жена Майкова ходила тогда на последних днях, и муж, считая, что неизбежному лучше идти навстречу, нежели быть застигнутым врасплох, посоветовал ей заблаговременно отправиться в роддом. Она сочла это благоразумным, но по дороге захотела отведать шашлыка.
Спускаясь в зал, они остановились на ступенях, выискивая свободные места, и тут увидели Леонтия. Расплывшись
Приятно провели они тогда время за обедом. Сибиряк был чудно настроен. О работе, естественно, ни слова, Майков отвёз жену в родильный дом, и через два дня она родила ему Алёнку — толстую, розовощёкую и крикливую. А ещё через несколько дней Леонтий Сибиряк разбился при испытании нового образца. Да как разбился!.. У всех на глазах, тут же, у ангаров. Чёрное пламя тогда долго бушевало, и не было возможности его унять.
Майков не сказал об этом жене, когда она возвратилась. Но однажды она всё-таки спросила: «Почему в твоих глазах какая-то печаль?.. Может, недоволен, что родилась девочка?» Он заставил себя улыбнуться: «Да что ты! У всех авиаторов родятся дочки». — «Тогда в чём же дело?» — «Мне не хотелось огорчать тебя, — вздохнул Майков, — но ты бог знает как улавливаешь мои настроения… Семь дней назад мы похоронили Леонтия… Символично, конечно. Он развеял свой прах по нашему аэродрому!»
Она побледнела и долго смотрела в одну точку перед собой. Наверно, как и Майков, представила обаятельную улыбку Леонтия, то и дело отбрасывающего со лба непокорную прядь волос. Леонтий поднял тогда свой бокал с золотистым вином и сказал: «…А если девочка — тоже прекрасно! Назовите её Алёнушкой!.. И пусть она будет счастлива!»
И вот их дочурка спит в кроватке, а от Леонтия осталась в памяти солнечная улыбка.
— Что-то ты, Юра, задумался? — Серафим положил Майкову руку на плечо. Чуть вздрогнув, тот вскинул глаза:
— Взгляни-ка, за третьим столом у стены справа сидят восточные люди.
— Ну?
— На месте, где вполоборота к нам самый толстый, я в последний раз видел Леонтия Сибиряка. Славную бутылочку твиши мы тогда с ним здесь распили.
— Только одну?
Майков посмотрел на Серафима: взгляд того был ангельски безупречен.
— Я был с женой, вёз её в роддом, а Леонтий направлялся на фирму. Доволен был чем-то в тот день.
— Ещё бы! Главный обещал ему следующую машину.
— Леонтий говорил об этом?
— Нет. Я понял это из разговоров на его похоронах.
— Знаешь… вот закрою глаза и вижу страшный взрыв.
— Да… Тут ничего не скажешь: уходя, Леонтий «крепко хлопнул дверью».
Майков снова взглянул на Отарова.
— Мне казалось, он тебя зажимал какое-то время… А потом, очевидно, пригасил в себе эту свою острую ревнивую насторожённость к малейшему твоему лётному успеху. Ты ведь, Серафим, великолепный плут, хоть и вечно строишь из себя простака.
Отаров, с обожанием слушавший Майкова, поперхнулся смехом и зажал рот рукой. Как ни хорошо знал Майков Серафима, невольно залюбовался им: с такой весёлой непосредственностью люди способны воспринимать подобные откровения, но только не в свой адрес.
Отаров склонил голову:
— Ты прав, конечно. Сибиряк зажимал меня сперва. С полгода «держал на подхвате». А в последнюю его осень мы вместе с ним бродили по горам. И я понял, что Леонтий до ужаса честолюбив и насторожён ко всякому успеху собратьев по ремеслу. Обожая летать, он завидовал всем, кто умел в высшем пилотаже, как говорится, «показать фасон».