Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла.
Шрифт:
Да, известие о катастрофе маленького акробатического самолёта в институте буквально всех потрясло. Здесь так привыкли, идя на работу, в последнее время видеть над аэродромом плещущийся в косых лучах утреннего солнца беленький самолётик и улыбаться ему, словно бы приветствующему их, что противились воспринять его рухнувшим, превращённым в груду белесого металлолома. Мысли идущих теперь по утрам на работу то и дело обращались к человеку, ещё так недавно летавшему над ними… И, как это бывает с людьми, лишь потрясённые несчастьем, они,
Специалисты постарше, думая в эти дни о Тамарине, видели в нём сильного, смелого рыцаря воздуха, творчески одержимого и вместе с тем общительного, интересного человека… Коллеги помоложе видели в Жосе свой идеал для подражания… Ну а девушки — те не прятали подступающие слезы. Вот почему в первый же день несчастья его товарищи по работе, студенты вуза, где преподавал Тамарин, потянулись к госпиталю, и, когда перед входом собралась толпа, пришлось выйти главному врачу.
— Кто вы ему? — спросил он очень устало и с трудом пряча раздражение. — Я хотел бы видеть самых близких его родственников…
В толпе на несколько мгновений возникло замешательство, и тут раздался голос, отчётливо прозвучавший в тишине:
— Считайте, мы все ему самые близкие родственники!..
И сразу же все загалдели, выражая единую мысль:
— Доктор… Ради бога!.. Как он?! Скажите, будет ли жить?!
Старый врач уставился на толпу, стараясь постигнуть что-то, его удивившее, потом с болью сказал:
— Положение крайне тяжёлое… Будем надеяться… Заверяю вас, мы сделаем все, что только в силах…
И в последующие дни у госпиталя собирались люди, желающие услышать хоть что-то обнадёживающее, — по телефону дозвониться было не просто. Толпились допоздна. Предлагали свои услуги в круглосуточном дежурстве возле больного… Вот здесь и выяснилось, что у Жоса, оказывается, нет родственников.
Жос очень медленно выходил после операции из наркоза. Сознание то выхватывало из сплошной непроглядной мути какие-то парящие над ним среди белых пятен глазищи, то теряло их, будто погрузившись опять в мутную топь… Потом он почувствовал прикосновение к руке чьей-то руки, обхватившей запястье, и понял, что считают пульс. Это было его первой вполне отчётливой мыслью среди бесконечного мерцания бредовых вспышек и полного беспамятства.
Потом его куда-то везли по длинному коридору, и он видел перед собой спину сестры в белом халате и ряд светящихся шаров, как лун, на потолке…
Он вновь открыл глаза и увидел перед собой большое окно и за ним ветки дерева с пожелтевшими редкими листьями. И тут вдруг к нему наклонилось ясное и бесконечно близкое, самое дорогое лицо… И он ещё не мог понять: во сне ли это или наяву?.. Он попробовал чуть шевельнуть забинтованной головой: нет, прекрасное виденье не исчезло… Тогда он прошептал:
— Надя!
— Тс… милый!.. Ради бога, тихо, а то меня выгонят!..
Она быстро склонилась и
— Бедная моя, — прошептал он.
— Врач сказал… самое страшное позади…
Она хотела улыбнуться, но по щекам её безудержно катились слезы:
— Ах, как глупо… Вместо того, чтоб тебя ободрить…
Он сделал попытку приподняться, но его резанула невыносимая боль в спине, в глазах замельтешили красные кольца, потом они исчезли, и он полетел куда-то в пропасть…
Когда очнулся, увидел перед собой серьёзное лицо врача. Тот пытливо вглядывался ему в глаза, держа в руке его запястье. Жос поискал глазами:
— А Надя?..
— На сегодня хватит, — сказал врач, — вот сделаем сейчас укольчик, и будет легче…
— Она придёт?
— Если не будете, голубчик, терять сознание при её появлении.
Приблизилась сестра со шприцем, и все ему стало как-то безразлично.
Он проснулся и увидел за окном темень. С потолка светила круглая луна. Врач сидел рядом на стуле.
— Отдохнули бы, — сказал Жос, — я чувствую себя совсем не плохо.
— Нет, правда?.. — встрепенулся врач. — А то давеча вы меня напугали…
— Клянусь, — Жос попробовал улыбнуться, насколько позволяли бинты. Врач потянулся за термометром.
— Ну-ка-с… Утку?
Жос мотнул головой.
Врач вышел, а Жос предался грёзам: захотелось думать о Наде.
…Вспомнился изумительный вечер в начале июня.
— Боже, какая сирень!.. Здравствуйте, Георгий Васильевич!
Наденька распахнула дверь, и он увидел её глаза, полные восторга и теплоты, склонился к маленькой смуглой руке, промолвил:
— Счастлив вас видеть!
— И я тоже… — сказала она мило, естественно. — Вот сюда повесьте плащ и проходите, а я мигом поставлю цветы… Что за сирень!.. Персидская…
— Сирень вся из Персии родом, Надя, — заметил он, — и так называемую простую тоже можно называть персидской.
— Вы и об этом знаете? — вскинула она брови. — Готова вас слушать… через пятнадцать секунд, хорошо?.. Сейчас только возьму молоток и расплющу концы веток, чтобы легче впитывали воду.
Он прошёл в комнату. Следом за ним вошла Надя с сиренью в высокой вазе и поставила её на стол, что был прямо против входной двери — небольшой полированный стол. Отойдя, залюбовалась:
— Чудо как красиво! И аромат, аромат — по всей квартире! Но что ж вы, однако, стоите? Прошу вас, — жестом она указала на одно из двух кресел в правом углу. Между ними низкий журнальный столик, на нём под стеклянной крышкой стереофонический проигрыватель. Весь угол тёплым «солнечным» светом освещал торшер.
— Я готова вас слушать… А потом будем пить кофе.
— И если вы не против, немного потанцуем?
— Да, конечно, милый Жос!.. Можно мне называть вас так, как называл на нашей недавней встрече ваш друг — Сергей Стремнин?