Оракул мертвых
Шрифт:
— Сюда нельзя! — закричал офицер. — Центр города перекрыт. Возвращайтесь назад, немедленно.
Человек даже не сдвинулся с места.
— Пожалуйста, — закричал он, — у меня в салоне больной, я должен отвезти его в больницу.
— Не сюда. Отвезите его в Абелокипи или в Кифиссию.
— Что происходит? Что вы здесь делаете?
— Я же вам сказал, убирайтесь. Не заставляйте меня повторять, — закричал офицер, теряя терпение.
Водитель вернулся к машине, открыл заднюю дверцу.
— Профессор… профессор… мы не можем ехать дальше… Весь район занят военными… Профессор Арватис, вы меня слышите? Отвечайте, прошу вас.
Периклис Арватис лежал на заднем сиденье, лицо его наполовину скрывал воротник куртки. Казалось, он спит глубоким сном. Ари взял его за руку: она была ледяная.
— Профессор, мы не можем попасть туда… все было напрасно, Боже мой… напрасно. Я отвезу вас в больницу.
Он снова сел в машину и на полной скорости двинулся в Кифиссию. Въехал во двор больницы, к посту ночной охраны:
— Скорее, скорее, ради всего святого, человеку плохо, очень плохо, скорее, счет идет на минуты.
Явились два санитара с носилками, и он положил туда старика-профессора, чтобы медики позаботились о нем.
— Все оказалось напрасным, — пробормотал он горестно. — И зачем я вас послушался?
Но старик уже не мог ему ответить.
Ари вернулся к своей машине, достал из кармана письмо и прочел адрес: нужный дом находился в центре района, оцепленного военными, но он не желал больше ни минуты хранить у себя этот конверт. Часы показывали два часа ночи. Он падал от усталости и был потрясен абсурдностью своей ночной поездки. Тем более нужно было идти до конца.
Он поехал по улице Ахарнон, стараясь двигаться параллельно улице Патиссион, где находились танки, чтобы как можно ближе подобраться к нужному месту и не дать себя обнаружить. Припарковав машину на маленькой площади, он еще несколько минут шел пешком, то и дело прячась в подъездах и за углами домов, чтобы его не заметил патруль солдат. Он спрашивал себя, что происходит. Наконец он добрался до дома, указанного на конверте: улица Дионисиу, 17. То было старое здание с потрескавшейся штукатуркой и зелеными ставнями, но в нем никто не жил: ставни были опущены и заперты внизу на висячий замок. Наверху виднелась вывеска типографии. Ему казалось, все это — сон.
— Вы ищете кого-нибудь?
Глубокий хриплый голос, раздавшийся за спиной, заставил его задрожать. Он резко обернулся и увидел перед собой человека лет пятидесяти, в сером пальто и фетровой шляпе, надвинутой на лоб. Ари попытался разглядеть черты лица незнакомца, но свет фонаря, в чьем конусе стояла фигура, мешал ему.
— Я… я ищу человека по имени Ставрос Курас, я должен вручить ему письмо. Мне сообщили, что он живет здесь, но тут типография. Может, вы подскажете мне…
Человек молча смотрел на него, засунув руки в карманы, и Ари почувствовал, как кровь стынет у него в жилах.
— Человека по имени Ставрос Курас не существует, сударь. — Незнакомец вытащил правую руку из кармана и протянул ее вперед: — Но если хотите, можете отдать письмо мне.
Ари шагнул назад и ударился спиной о ставню, ошеломленно качая головой, а потом бросился бежать что было сил, не осмеливаясь обернуться. Он добрался до своей машины, запрыгнул туда, повернул ключ в замке зажигания, но мотор не заводился. Он обернулся назад, оглядел улицу, откуда прибежал, и обнаружил, что она пуста. Тогда он снова повернул ключ в замке, но мотор не хотел схватываться. В воздухе чувствовался запах бензина: нужно было немного подождать, пока он испарится. Ари повременил пару минут, время от времени оборачиваясь. Когда мотор наконец с третьей попытки завелся, Ари, крутя руль, чтобы выехать на дорогу, бросил взгляд в зеркало заднего вида: в это мгновение в дальнем конце улицы показалась фигура незнакомца, заговорившего с ним. Тот медленно шел вперед, не вынимая руки из карманов.
Клаудио с силой обнял девушку, а потом отодвинул ее от себя и заглянул ей в глаза:
— Значит, ты действительно решила, и я ничего не могу сделать, чтобы отговорить тебя, я для тебя совсем не авторитет.
Элени улыбнулась, и блеск ее глаз, казалось, осветил ночной мрак.
— Глупый, только ты имеешь для меня значение.
— И революция.
— Мы уже обсуждали этот вопрос, и твои возражения не сокрушили моих выводов. Иди домой и спи спокойно. Если все будет хорошо, завтра вечером я выйду из университета и буду ждать тебя у Никоса, мы пропустим там с тобой по стаканчику узо.
Клаудио потемнел в лице:
— А если с тобой что-нибудь случится?
— В любом случае я тебя найду. Теперь ты от меня не сбежишь до конца своих дней… Ты ведь знаешь, греческая девушка из хорошей семьи может отдаться только мужчине своей жизни.
— Я решил. Я пойду туда вместе с тобой.
— Клаудио, перестань. Тебе завтра сдавать работу. Кроме того, это не твой университет… ты здесь не учишься, ты даже не грек. Давай уходи. Уверяю тебя, все будет в порядке, я буду очень осторожна; правда, я не стану геройствовать. У входов мы поставим дозор. Я буду внутри, с комитетом, готовить документ, который мы собираемся передать прессе.
— Поклянись мне, что будешь осторожна и что завтра вечером придешь к Никосу.
— Обещаю. Клянусь. — Она в последний раз поцеловала его.
— И… послушай, я буду в институте, у телефона. Звони мне время от времени, если можешь.
— Если нам не перережут линию.
— Конечно.
— Да.
— Я су, хрисе му. [5]
— До свидания, любовь моя.
Элени побежала к воротам университета. Рядом, разбившись небольшим лагерем, несли дозор два молодых человека и девушка, они открыли дверь перед Элени и впустили ее. Элени обернулась, помахала ему рукой, и огонь костра осветил ее лицо, пылавшее от воодушевления. Казалось, она идет на праздник.
5
Пока, золото мое ( греч.).
Клаудио поднял воротник куртки, чтобы укрыться от легкого, но пронизывающего ветра, который дул с севера, беспрепятственно проходя по всему проспекту Патиссион, длинному и прямому. Небо было ясное и звездное в эту ночь с пятницы на субботу. Элени права: что может случиться в столь прекрасную ночь, накануне выходного дня?
Он уже не хотел спать и раздумывал над тем, чтобы пойти на площадь Омонии, где всегда открыт бар, купить свежую газету и выпить хорошего турецкого кофе. Быть может, там окажется и какая-нибудь итальянская газета: «Ла Стампа» сразу же стала освещать студенческие волнения, на первой странице, а вот «Каррьере» еще не начала о них писать.