Оракул
Шрифт:
– Нет-нет, – старик собрал в ладонь ее пальцы и слабо пожал их, – оно не погибнет. Ты – дочь северной богини, а значит, знаешь гораздо больше меня. Знает твое сердце и твое тело, знает каждая капля твоей первозданной крови. Если ты встретишь человека с ярким и спокойным взором мудреца и он ответит на пароль, ты передашь ему ключи от рая и мои гримуары.
– Какой пароль, отец? – Элиза погладила бледную, почти прозрачную старческую руку.
– Ты протянешь ему зернышко «говорящей яблони», и оно прорастет на его ладони. Все,
– А если этот человек не придет?
– Тогда им суждено лежать под спудом, пока у людей, отыгравших в детские игры, не проснется инстинкт знания .
– Ты не можешь умереть! Отец! Твоя амброзия дает бессмертие, почему ты не выпьешь ее? – она все еще пыталась удержать отца на краю странного фарфорового гроба.
Сандивогиус погладил ее по волосам:
– Я прожил достаточно и нахожу, что с течением времени мир меняется не в лучшую сторону.
– Хотя бы один глоток, отец!
– Нет, моя милая. Пока я жив, тебя не оставят в покое. Этот бравый штурмбанфюрер обязательно вернется. Берегись, в его глазах танцует смерть! Без меня тебе будет легче на время покинуть «Логово змея».
– А как же наш «Райский сад»?
– Да-да. Странно, я совсем забыл о нем, – старик задумался, шевеля губами, словно подсчитывая наследство: – Подземный Эдем я передаю тебе.
– Я буду хранить его, отец. Я никогда не покину Альтайн!
Старик покачал головой. Он дышал все тяжелее и реже, и его лицо словно покрывалось тонким стеклом.
– Нет, Элиза, – едва слышно прошептал он, – очень скоро ты уйдешь в холодный и дикий край, такой далекий, такой суровый…
– Это будет Антарктида? – с ужасом спросила Элиза.
– Нет, моя девочка, нет…
Сандивогиус задыхался, по щекам и бороде катились слезы, словно жизнь покидала его вместе с этой живой теплой влагой.
– Умереть в день и час рождения – это удел избранных, – шептал он, силясь улыбнуться. – Не стоит длить мои мученья, дитя, сделай это…
Ослепнув от слез, Элиза задвинула крышку. Удивленный Феникс застучал клювом по сомкнувшейся скорлупе. В подвижном пламени факелов его блекло-розовые перья полыхнули огнем.
Глава 9
Пахари войны
Сколь блаженны те народы,
Коих крепкие природы.
25 апреля 1945 г. Москва, Белорусский вокзал.
Солнечным апрельским днем по крытому перрону Белорусского вокзала шел бравый молодой боец. Из-под пилотки выбивалась золотистая прядь. Солнце дробилось в начищенных до блеска голенищах, а натертые мелом пряжки и выстроившиеся в ряд золотые медали пускали солнечных зайцев. Оценив обстановку на вокзальной площади, он решительно направился в сторону буфета, но завернул не в солдатскую столовую, а в офицерский ресторан.
Прежде чем войти в зал, он поправил ремень перед большим туманным зеркалом, огладил гладко выбритый затылок и прислюнил пышный чуб.
– Здравствуйте, красавица, – окликнул он первую же официантку, спешащую с заказом. – Старшина Славороссов, только вчера с передовой.
– Очень приятно… – официантка капризно поджала губки, подведенные алым сердечком.
– Гм… – замялся солдат. – Скажите, уважаемая, а «туры-руры» у вас есть?
– Какие такие «туры-руры»?
– Ну, непонятно, что ли?..
– Непонятно! – отрезала официантка.
– Ах, вы, видно, фронтового языка не знаете? Ну, вино хорошее? Ну, девушки… патефон…
– Так бы и сказали… Нет!
– Тогда вместо «туры-руры» дайте борща и киевских котлет штуки четыре, – упавшим голосом попросил солдат.
В окнах ресторана мелькнули алые повязки патруля. Скрипнула дверь, и в зал вошли трое красноармейцев. Наряд сопровождал молоденький офицер в очках.
– Старшина, что вы делаете в офицерском ресторане? – окликнул он чубатого.
– Гвардии старшина Харитон Славороссов! – отрапортовал тот. – Вот документы. – И он уже потянулся к карману, но молоденький офицер остановил его жестом:
– Обедайте! – разрешил он, отводя близорукие глаза от блеска боевых наград.
После обеда бравый солдатик, не мешкая отправился в комендатуру. Он был вызван с фронта срочной телеграммой, предписывающей ему явиться в особый отдел при Московском округе. В комендатуре после короткой беседы его направили в особый отдел при штабе Московского округа.
В коридоре у дверей начштаба «загорал» высокий, тощий шпак.
– Гурехин? Заходите! – окликнул из-за двери ординарец.
Услышав свою фамилию, шпак вздрогнул и, согнув плечи, вошел в кабинет.
Через минуту вызвали Харитона.
– Ну вот и все в сборе… – прогудел особист, высокий, рыжеватый, крупного калибра мужик, и вкратце объяснил суть предстоящей операции.
– Есть доставить в замок Альтайн по территории, занятой врагом, – отбарабанил Славороссов, выслушав задание.
– Ну что ж, принимайте командование, Вениамин Борисович, – сказал особист.
Харитон обернулся и не сразу заметил щуплого большеголового человека в сером френче. Он сутулился за широким, залитым чернилами штабным столом и почти сливался с ворохом картонных папок на столе начштаба.
– Капитан Нихиль, – без особого энтузиазма представился тот, продолжая читать циркуляр.
Глядя на рыжеватого капитана, Гурехин припомнил, что уже видел его накануне в политотделе округа, но не предполагал, что придется сойтись так близко, и отчего-то сразу томительно заныло под ложечкой, словно рядом с Нихилем ему не хватало воздуха.