Оракул
Шрифт:
Она взяла в руки детскую книгу, забытую на диване.
– «Золотой Ключик, или Приключения Буратино. Сталинград. 1936 год», – прочел Харитон.
– А я такую читала. Может быть, кто-нибудь из наших забыл?
– Откуда здесь наши? Замок на немецкой территории, – буркнул Славороссов. – А ну замри… Слышите?
Послышались легкие шаги.
– Здравствуйте… – высокая, стройная девушка вошла в зал. Она смотрела на пыльных, уставших бойцов спокойно и ласково, как на долгожданных гостей.
– Ишь, фря немецкая, по-русски балакает! – окрысилась Женька.
– Прекратить,
Он быстро сбежал по ступеням вниз, словно уже знал, что сейчас произойдет. Этот розовый сад и весеннее утро были как нечаянный поцелуй, как ожидание невозможного, давно потерянного счастья, и он сразу узнал ее. Глухими варандейскими ночами он вымечтал ее лицо, осанку и тонкое невесомое тело, он выпросил у темного бессловесного лика Судьбы эту встречу и выиграл в поединке со смертью.
Не отводя от Гурехина синих, внезапно потемневших глаз, девушка протянула ему раскрытую ладонь. В теплой выемке лежало семечко яблони. Оно было почти прозрачное, похожее на золотистую медовую каплю. Девушка подула на него, переложила в ладонь Гурехина и закрыла ее, как коробочку. Через несколько секунд Гурехин разжал пальцы и недоуменно посмотрел на семечко. Оно уже успело выбросить белый зубок ростка. Солнечный луч упал на раскрытую ладонь, и крепкий побег потянулся вверх. На его верхушке вспыхнул зеленый флажок. Девушка все еще удерживала его руку в своей.
В трепете ее пальцев и в лазурном блеске глаз Гурехин читал и счастье узнавания, и боль, и тревогу.
– Я знаю, кто вы… – сказала она.
– А вот мы тебя не знаем, – огрызнулась Женька.
– Меня зовут Элиза, – улыбнулась девушка, – я живу в этом замке.
– Одна в такой громадине? – удивился Харитон.
– Да, – печально ответила она.
– А я думал, что в замке есть дети, – Харитон все еще мял в ладонях книгу «Буратино».
– Эту книгу прислали из России, – сказала Элиза. – Прошу вас, будьте моими гостями.
– Да мы не против! – застенчиво улыбнулся Харитон.
– Пойдемте, я покажу вам ваши комнаты, – обернувшись на разведчиков, позвала она.
Растерянный Харитон и белая от ревности Женька покорно двинулись за странной «немкой». Девушка все еще держала Гурехина за руку так просто и доверчиво, что никто даже не удивился этому слишком нежному жесту.
Время экспедиции определили в неделю – примерное время до подхода американцев. Танковая бригада «Генерал Ли» стояла в двадцати километрах от замка и со дня на день должна была двинуться навстречу Красной Армии. Самоходку проверили и завели в конюшню; в тот же день Женька и Харитон погрузились в сладкое блаженство людей, для которых эта война уже закончилась.
Вечером Харитон отдыхал в саду под яблонями. Внезапный визг подбросил его с расстеленной плащ-палатки.
– Ай, мамочки! Ай! – визжала Женька.
Харитон со всех ног бросился на крик.
Под яблоней юлой крутилась Женька, пытаясь сорвать с себя гимнастерку.
– Эх ты, вояка. А еще разведчица! – Харитон сдул с ее плеча жирную мохнатую гусеницу и, радуясь этому внезапному пробуждению женственности, поцеловал Женьку в доверчиво раскрытые губы.
Глава 10
Остров обреченных
Двадцать дней, как плыли каравеллы,
Встречных волн проламывая грудь.
Двадцать дней, как компасные стрелы
Вместо карт указывали путь.
Конец апреля 1945 г.
«Я ожидаю помощи Берлину», – обреченно повторял Гитлер в своих телеграммах, но вместо помощи в бункер пришло известие о тайных переговорах Гиммлера с союзниками. Предательство маршала авиации Геринга окончательно добило фюрера. Эту ночь Гитлер провел, запершись в своей комнате, не подпуская никого из близких к нему людей, даже робкие попытки фройляйн Евы «поговорить с Ади» пресекались звериным рычанием из-за двери. Гнев придавал ему силы. Он снова и снова вызывал серный дождь на головы предателей, но мрачные тени по ту строну занавеса молчали. Всем приближенным фюрера было ясно, что последний «сеанс с богами» не состоялся: этой ночью «луч» покинул фюрера.
На рассвете двадцать седьмого апреля войсковая разведка доложила, что русские вышли к обводному рубежу. Под их ударом оказался Александр-плац, дворец Кайзера Вильгельма, ратуша и Имперская канцелярия.
В тот же час загадочное подразделение тибетцев: стройных, смуглолицых людей, присягнуло флагу со свастикой. В интендантской части бункера им выдали серо-зеленую полевую форму Вермахта без знаков отличия, автоматическое оружие и ручные противотанковые гранаты. В половине шестого утра отряд тибетцев вышел во двор рейхсканцелярии и построился на собачьей площадке под укрытием стен, надежно защищавших двор от налетов. После того как все стихло, из бетонных челюстей бункера вышел лама в остроконечной красной шапке и черных, развевающихся на ветру одеждах. Мерно раскачиваясь, он нараспев прочел молитву. Утренние лучи не могли пробиться сквозь пороховой дым, но плоские, с крепко сжатыми губами лица тибетцев были повернуты в сторону встающего светила. Тибетцы присягали солнцу.
На защиту Имперской канцелярии было брошено два отборных батальона СС, к ним присоединился отряд рыцарей Черного Ордена. Последнее построение провели на завивающейся спиралью лестнице бункера, и движение эсэсовской колонны напоминало шуршание и блеск черного с серебром змеиного туловища.
На рассвете Гитлер успокоился и, видимо, заснул, пока терпеливое постукивание в дверь не разбудило его: адъютант Отто Гюнше напоминал о совещании, назначенном на полдень. Последнее совещание в бункере оказалось короче обычного.
– Русские будут отброшены, – монотонно повторял Гитлер, далее следовал решительный жест указкой в сторону Франкфурта, – если мы сумеем удержать Берлин, как они – Сталинград, мы вдохновим немцев на новые подвиги!
Ранним утром 27 апреля бронзовый ящик и некоторые предметы из лаборатории замка Альтайн были доставлены в штаб ВМС в Заснице. Оттуда Вайстор вылетел в Шлезвиг, где располагался штаб двенадцатой армии, и через час вместе с фельдмарашалом Кейтелем отбыл в Берлин, чтобы лично доложить фюреру о доставке сосуда с Копьем в Померанию.