Орда II
Шрифт:
5. Коли человек цепляется за прошлое, значит, он уже не верит в будущее
Встреча с молодым бердником да события что вокруг него закружились ураганными вихрями, буквально выбили у Райс землю из-под ног своей новизной да непредсказуемостью. Всю дорогу до самого стойбища царского, Матерь была сама не своя в чувствах растрёпанных. Калейдоскоп мыслей обрывочных, мельтешащих в голове переполненной, лишал возможности думать взвешено.
Каждый обрывок произошедшего, всплывающей в мозгу лихорадочно, теребил душу в предчувствии чего-то огромного и со страхом давился Райс усилием воли каменной, не давая ему вырасти в полноценное да взвешенное суждение.
Страх
Странно, но такая сильная Матерь, ощутила себя вдруг беспомощной в водовороте событий нахлынувших и видела в Апити некий свет в оконце, некий плот спасательный. К тому же появление этой парочки, молодого бердника да личинки берсерка белобрысого, однозначно ей подсказывало, что они появились не просто так. Она почувствовала некий рубеж в своей жизни. Следующую ступень, конечную. Когда ей откроется то, к чему она всю жизнь готовилась.
– Вот оно и началось, – проговорила Райс сама себе, тупо смотря на гриву своей лошади при этом почувствовала, как волосы под золотым колпаком зашевелились мурашками.
Эта мысль тоже пугала, но в отличие от мечтаний об Апити эта пугала своей бесповоротной обречённостью, как-то разом навалившуюся на её плечи грузом ответственности. Она жила с уверенностью, что неуклонно идёт дорогой своего назначения, где в конце её ждёт финальный бой, где всё решится окончательно. Всю свою жизнь сознательную она считала себя щитом, всё то защищающим да священным мечом карающим.
Райс считала себя единственной, кто способен поразить великого да непобедимого другими врага её мира Троицы. Царица настолько с этим свыклась, что воспринимала каждый свой шаг, как путь особой судьбы только ей предписанной. И вдруг резко осознала, что вся её жизнь до момента этого, была лишь подготовкой поля для посева будущего, на коем взрастут как раз те, кто и будут реальным щитом да мечом Священной Троицы. Это почему-то обидело, с одной стороны, с другой напугало, что не справится.
Одно дело только на себя рассчитывать, зная свои способности, другое положиться на кого-то да гадать «А справится ли?». Мысль оказалась столь же неожиданная, как и предыдущая, про хрупкость своих мечтаний да ожиданий от будущего. Только в этом случае Райс осознала себя, наоборот, хрупкой бабочкой перед толстокожим да могучим драконом огнедышащим. Она тоже её отбросила, боясь сломаться под её прессом, рассыпаться.
Странная связь дочери и этого рыжего бердника также ей показалась в каком-то смысле судьбоносной да значимой. Она сразу это почувствовала каким-то непостижимым образом. Ещё когда заметила явные изменения в Золотце при её рассказе, о встрече у реки с молодым бердником. А она тогда никак не могла понять, что это за тревога щемящая, заскреблась на сердце ноющем.
Слушая дочь в пол уха, да не придавая значения мелочам повествования, она убедила себя в том, что предчувствие того, что происходит нечто судьбоносное было связанно ни с Золотцем, а с еги-бабой загадочной, с которой дева тогда и начала свой рассказ о путешествии. Но увидев их в месте, притом не там на входе, где они зубоскалили, а на боевой площадке при испытании, Райс отчётливо поняла, что щемящая тоска предчувствия была связана именно с их встречей да возникшими меж ними отношениями.
Понятное дело, что дочь утаила кое-что. Кое-что решила умолчать, не без этого. Но она как мать сразу почуяла да безошибочно заметила в этой ненавидевшей мужчин, заносчивой, самовлюблённой деве, довольно резкие, глубинные изменения да однозначно определила, что дочь её Арина, в миру Золотые Груди влюбилась в мальчика по уши!
Непонятно откуда проснулось чувство материнское. Райс неожиданно пожалела и родную дочь, и этого мальчика рыжего, что так не вовремя затеяли чувственные отношения, да абсолютно точно осознала, что испугалась не за себя, а за них уже. Вот только почему? Непонятно было, как ни выкручивай.
Она вспомнила слова мамы ей по молодости сказанные, что любовь и полоумие, одного поля ягоды да что дева влюблённая – больная на всю голову. Напугало то, что «заболела» дочь? Нет, конечно же. В конце концов, она не царица, а Матёрая. Ей это вовсе не противопоказано. Ну и что, что за её спиной сотня кос в боевом построении. Любовь штука не заразная.
Боевое сестричество и с «больной на всю голову» командиршей с поставленной задачей справятся. Сотня у неё отборная. К тому же по неписанным законам их царства бабьего, Матёрой, в отличие от дев, семья не возбраняется. Райс тут же вспомнила Линху с Теродамом. Её лицо счастливое, что светилось обычным бабьим счастьем, когда она у них гостила при объезде Великом по поводу воцарения. Хотела бы она как мать такую судьбу дочери? А почему бы нет? Но, тем не менее, что-то Райс тревожило, скребло по сердцу острым ножиком, да от чего ей становилось страшно за них. Вот только она никак не могла понять по какому поводу все эти предчувствия.
Прибыв в стойбище, Райс уединилась в своём шатре, мимоходом произнеся слова единственные за весь обратный путь до ставки царственной, потребовав к себе Русаву немедленно. Та вошла без доклада как к себе домой. Была бы дверь в шатре, то, наверное, ногой бы вышибла. Остановилась в проходе, хмуро оглядев царицу в чувствах растрёпанную. В её старческих глазах вдруг засверкали искорки какие-то и она, упираясь на свою клюку вечную, быстро шаркая ногами подошла к Матери.
Сначала с одной стороны в глаза молчавшей да растерянной Райс заглядывая. Затем проковыляла мимо да заглянула с другой, как бы проверяя да подтверждая увиденное, но при этом всем видом показывая, что не верит глазам собственным.
Наконец закончив обход с загадочным «Ага», торопливо засеменила к выходу да покинула шатёр царственный так же никого не спрашивая.
Райс вытерпела всю эту процедуру осмотра с полным равнодушием, замешанном на абсолютном отсутствии в голове признаков разума. Даже когда вековуха ни с того ни с сего удалилась, её повеление игнорируя, никак не прореагировала на это каким-то внутренним подсознанием определяя, что именно так и должно было быть, как изначально задуманное.
Когда Русава вернулась в шатёр, то застала её в той же позе безвольной непоколебимого опустошения. Вековуха притащила большой мешок вина, у Шахрана с боем отобранного на «нужды государственные» да не уговаривая, и вообще не говоря ни слова своей Повелительнице, набухала полную чашу да протянула её Райс растерянной.
Та послушно приняла и тут же залпом выпила. Не откладывая лечение больной в долгий ящик забвения, Русава налила ещё одну. Райс и её выпила, всё так же механически да не осознано, тупо взирая на вековуху суетливую. Подала бы третью и ту бы приговорила не раздумывая, но Русава решила, что лекарь тоже должен войти в положение страдалицы и третью чашу осушила самостоятельно.
Конец ознакомительного фрагмента.