Орден для поводыря
Шрифт:
Не ожидал такого подарка от Лейбо Яковлевича. Опытный организатор – это первейшее дело, и именно такого человека мне и не хватало. В ответном послании попросил Куперштоха связаться с родственниками, с тем чтобы они выяснили мнение самого Ильи Петровича о его участии в строительстве заводов в Сибири. И если такое желание у генерала отыщется, так я готов погасить наверняка не слишком еще великие задолженности заслуженного человека.
Чайковский. Ну кто же в двадцать первом веке не знал Чайковского?! Но знаменитый на весь мир композитор был, если я правильно помню, Петром Ильичом.
Итак, все одно к одному. Деньги на начальный этап создания металлургического комплекса готов дать пока еще официально не существующий Сибирский промышленный банк. Одно из писем было от Асташева. Иван Дмитриевич подтверждал все договоренности и ждал лишь меня для оформления бумаг для подачи заявки в Министерство финансов империи.
Рабочие, как я надеялся, заканчивали сплав по Томи и вскоре, не позднее первых недель октября, должны высадиться в губернской столице. Нужные инструкции я уже отправил Фризелю, так что артель встретят, разместят и обеспечат работой до весны.
Человек, знающий, с чего нужно начинать и как все организовать, тоже найден. Остались сущие пустяки – уговорить генерала переехать в Сибирь и начать…
Фу-ух. Слава богу!
Четвертым из пришедших с почтой писем оказалось известие как раз от председателя губернского правления. Павел Иванович напоминал о необходимости закончить всеподданнейший отчет до начала ноября с тем, чтобы не опоздать к срокам его отправки в столицу. И приводил основные статистические показатели губернии. Намекал, таким образом, мол, а не написал бы ты, господин и. о. губернатора свои разделы, пока там баклуши бьешь…
Кстати сказать, статистика выходила неплохая. А при сравнении с 1863 годом – так и вовсе великолепная. Общая эффективность губернского управления увеличилась на шестьдесят три процента. Пока отчетность портили окружные городки, не считая Каинска: в сибирском Иерусалиме этот самый показатель вообще зашкаливал. Фризель пояснил, что у него выходило больше ста процентов, только этому никто в Министерстве не поверил бы. Коллегиально решили остановиться на цифре в восемьдесят один процент.
Я заметил, мой заместитель любит использовать длинные иностранные слова. Гера подсказывал, что с французским у Павлуши в училище было не ахти. Вот и приходится таким незамысловатым способом отмечать свою образованность.
Поступления акцизов и сборов изменились бы незначительно, если бы не вывезенный и сданный в Бийское казначейство ясак чуйских зайсанов. С этой данью скачок вышел существенный – аж двенадцать процентов.
Фризель просил не забыть указать в итоговой части отчета о создании новой на территории губернии ярмарки – летней на ручье Бураты, в Чуйской степи. Мелочь, а кому надо заметят и выводы сделают.
Население губернии выросло на двенадцать тысяч человек. Из них две тысячи каким-то одному Господу ведомым способом пришли на поселение из европейской части страны. Девять с лишним тысяч родились уже здесь. Ссыльные в расчет не брались. Из присланных почти пяти тысяч человек навсегда у нас должно
Порадовал рост промышленного производства. Жаль, конечно, что большая его часть приходилась на выварку хлебного вина, но зато почти все стали применять или заказали к установке в течение следующего года паровые машины. Но чем они станут кормить своих огнедышащих монстров? Дровами? Самое время угольные копи начинать разрабатывать…
Дернулся было за бумагой – писать, пока не забыл, тезисы отчета, но любопытство победило. Интересно же, что еще хотел сообщить мне чиновник, – письмо и наполовину не было прочитано.
А дальше пошли плохие вести. Павел Иванович, конечно, использовал иные слова, но Томск был чуть ли не на осадном положении. Ничем не занятые и отвратительно охраняемые ссыльные выходили за забор пересыльной тюрьмы, грабили народ. С женщин среди белого дня снимали шубы, было уже несколько вооруженных нападений на магазины и лавки. Возвращающиеся с приисков золотодобытчики немедленно обираются, и люди целыми семьями остаются без средств к существованию. Полицейских мало, и они опасаются за свою жизнь, поэтому на призывы о помощи не торопятся. Казаки ловят беглых десятками. Тюремный замок переполнен.
Фризель испрашивал моего дозволения ввести в губернской столице комендантский час и назначить патрулирование улиц усиленными и хорошо вооруженными военными отрядами. Или хотя бы дозволить временно не посылать казачьи разъезды на восток по Иркутскому тракту. Две сотни лихих кавалеристов могли обезопасить от разгулявшихся бандитов хотя бы центральные улицы города.
Я стал собираться в Томск. Черт с ним, с этим Барнаулом! Там, в осажденном Томске, я гораздо нужнее! И снова горный город не выпустил меня из своих оков.
Сначала, шестого, в Барнаул вошел возвращающийся с Чуи караван. Штук тридцать телег с артельщиками, трое заметно возмужавших парней – начинающих геологов, штабс-капитан Принтц и сотня казаков с майором Суходольским во главе. День ушел на обустройство этой небольшой армии в казармах Барнаульского батальона и разговорах с офицерами. Вечером втроем – я, Андрей Густавович и Викентий Станиславович – отправились в ресторацию. В конце концов, трудный поход окончен, и это стоит отметить.
Засиделись до самого закрытия, пришлось отправляться догуливать в дом Гуляева. Слава богу, и повод нашелся: Принтц привез толстенный пакет от князя Кострова к Степану Ивановичу для отправки в Русское императорское географическое общество.
Вообще, как выяснилось, князь оказался не самым подходящим человеком для выполнения роли чиновника на вновь приобретенных землях. Вместо того чтобы справлять свои обязанности, Николай Алексеевич ползал по окрестным сопкам в поисках каких-то травок, объезжал стойбища с этнографическими целями и устроил в Кош-Агаче самую настоящую метеорологическую станцию. При всем при этом зимним своим жилищем князь так и не озаботился. Благо Седачев пожалел незадачливого исследователя и обещал приютить его в своей только что выстроенной усадьбе.